****************************************************
Друзья, сейчас все мои новости - новые тексты,
аудио и видео-материалы. А так же и старые
записи в формате МР3, находятся в "Моём мире",
на mail.ru
C уважением, Николай Старченков.
10 марта 2004 г.
****************************************************
****************************************************
Уважаемые дамы и господа! Николай Старченков
рад приветствовать Вас, и довести до Вашего сведения,
что возобновляет свою концертную и гастрольную деятель-
ность с новой авторской программой “Московский тракт”,
и с участием нового аккомпаниатора – Александра Соловьё-
ва.
По вопросам организации обращаться по телефонам:
8-(345-2)-30-57-50 дом.
8-(345-2)-24-33-46 раб./ факс.
+7 922 268 97 71 сотовый.
E-mail: nik_star@mail.ru; kolokol@tgngu.tyumen.ru
Будут рассмотрены все деловые предложения.
Старченков Николай
Тюмень.
*****************************************************
Сценарий
театрализованной постановки полуфантастического сочинения
“ Про забытого бойца “ по мотивам поэм А. Т. Твардовского
“ Василий Тёркин ” и “ Василий Тёркин на том свете “.
Действующие лица:
Автор – Человек послевоенного поколения с рюкзаком и гитарой
в синих джинсах и сером свитере.
Тёркин – Образ Тёркина ясен!
Человек с гитарой 1 – Образ барда шестидесятника.
Человек с гитарой 2 – Образ современного барда.
Часть 1:
Медленно открывается занавес. На заднем фоне, в правом
верхнем углу, из темноты постепенно проступает черно – белый
портрет А. Т. Твардовского. Отдалённый бой колокола. Тишина
минута молчания). Голос из – за кулис, имитирующий голос
Твардовского:
-“И забыто - не забыто,
Да не время вспоминать,
Где и кто лежит убитый
И кому еще лежать.
И кому траву живому
На земле топтать потом”,
(А.Т.Твардовский “Василий Тёркин”)
С левой стороны, во время звучания стихов, из темноты появляется
Человек с гитарой:
- И вернуться ли до дому
Да и тот ли это дом?..
Меркнет, исчезая в полумраке, портрет на заднем фоне. Человек с
гитарой исполняет песню Александра Галича об Отчем Доме:
“Ты не часто мне снишься, мой Отчий Дом,
Золотой мой, недолгий век,
Но всё то, что случится со мной потом,
Всё отсюда берёт разбег!
Здесь однажды очнулся я, сын земной,
И в глазах моих свет возник,
Здесь мой первый гром говорил со мной,
И я понял его язык.
Как же странно мне было, мой Отчий Дом,
Когда Некто с пустым лицом
Мне сказал, усмехнувшись, что в доме том
Я не сыном был, а жильцом.
Угловым жильцом, что копит деньгу –
Расплатиться за хлеб и кров:
Он копит деньгу – и всегда в долгу,
И не вырвется из долгов!
“А в сыновьей верности в мире сём
Клялись многие, и не раз!” –
Так сказал мне Некто с пустым лицом
И прищурил свинцовый глаз.
И добавил: “А впрочем, слукавь, солги –
Может, вымолишь тишь да гладь!..”
Но уж если я должен платить долги,
Так зачем же при этом лгать?!
И пускай я гроши наскребу с трудом,
И пускай велика цена,
Кредитор мой суровый, мой Отчий Дом,
Я с тобой расплачусь сполна!
Но когда под грохот чужих подков
Грянет свет роковой зари,
Я уйду, свободный от всех долгов,
И назад меня не зови.
Не зови вызволять тебя из огня,
Не зови разделить беду.
Не зови меня!.. Не зови меня!..
Не зови!.. Я и так приду!”
Человек с гитарой возвращается обратно, за ту же кулису. Справа
появляется Автор:
(ЭТО БЫЛО)
- Это было, это было…
Хоронила мать сынка,
Схоронила - позабыла,
Будто “тронулась” слегка.
Позабыла все, что было,
Все, что не было потом,
Будто времечко застыло,
Ну да я вам не о том…
То ли сказка, то ли притча,
То ли старые стихи -
Да, видать, войны не вычтет
Бог со счета за грехи.
Бог не выдаст - черт накличет,
И пойдет коса косить -
Поименной перекличке
На стене гранитной выть.
Спины гнуть крестам в поклоне,
От зимы к зиме чернеть,
И не важно, где схоронен, -
Павшим сраму не иметь!
Эполеты ли, погоны -
Все едино, коль покой,
И скорбеть в церквях иконам,
Миро лить за упокой…
(За сценой звучит лейтмотив или первый куплет песни “Эх, дороги”).
(ВСТРЕЧА НА ДОРОГЕ)
Каблуки дорогой стерты,
Вольным шагом (не парад) -
В пожелтевшей гимнастерке
Повстречался мне солдат.
Слева появляется Тёркин. Обращается к Автору:
- Не найдется ли махорки?
С табачком, браток, беда!
Автор, обращаясь к залу:
- Обомлел я: вроде Теркин?!
Тёркин – Автору:
- Точно - Теркин. Угадал!
Автор, опять обращаясь к залу:
- Это ж, братцы, просто чудо!
Тут недолго обомлеть -
Кто он? Как он и откуда
Объявился на земле?
Ухмыльнулся он, покуда
Я ногою щупал твердь,
И ответил вдруг:
Тёркин:
- Оттуда,
Где дружки мои теперь.
Автор – залу:
Крякнул горько - хрипловато,
Проглотив соленый ком,
Улыбнулся виновато:
Тёркин:
- Ну, так что там, с табачком?..
Не журись, коль плоховато,
Как-нибудь переживем,
Было, парень, хреноватей -
Живы будем - не помрем.
Я скажу: определенно,
Я испытанный боец,
Я огнем, брат, закаленный.
Да очнись ты, наконец!
Я живой, войной смоленный,
Разъедрит твою в купцы! -
Что ты смотришь удивленно -
Разве курят мертвецы?
Я и так устал с дороги,
Ладно, парень, не дури, -
Правда, это, брат, - не ноги,
Сядем в ряд, поговорим.
Покумекаем немного,
Пожуем, чем Бог послал,
Мне подбить, браток, итоги
Надо в качестве посла.
Все измерить точной меркой,
По путю, не с кондачка,
Я тут, вроде как, с проверкой,
Разузнать – чего и как.
Доложить про все примерно -
Деготь жизнь тут или мед,
Чтобы знали там наверно -
Как Россия тут живет!?
Тёркин устраивается на привал. Автор, выходя на авансцену,
обращается к залу:
(ОТ АВТОРА)
- Отступления бывают
В жизни, в теме и в бою,
Так что я вам предлагаю
Точку зрения свою:
Отступленье отступленью -
Это, прямо скажем - рознь,
В жизни надобно уменье
Жить с мозгами не поврозь.
Ладить с духом, ладить с телом,
В меру есть и в меру пить,
Ладить с Богом, ладить с делом,
Без причины не грустить.
В общем, жить легко и смело,
Но с катушек не слетать,
Если надобно для дела -
Значит, надо отступать.
Отступать, но не надолго,
Ждать момент, не засыпать,
Выйдет срок - и вся недолга,
Снова можно наступать.
Отступление - другое,
Если, скажем, вдруг война, -
Тут уж, друг мой, дорогое
Защищай тогда сполна.
Защити свое, не дрогни,
Насмерть встань, не на живот,
Защити свое, хоть сдохни -
Отступленье тут не прет!
Отступление по тексту -
Что уж тут греха таить?
К месту может, и не к месту -
Тоже очень может быть.
Жизнь - игра, и я играю.
И скажу вам без прикрас:
Начиная, сам не знаю:
Чем закончится рассказ?!
Но, однако, ближе к теме.
Все слыхали и не раз:
Час потехе, делу - время.
Продолжаю свой рассказ.
Интересное мгновенье:
Поглядеть со стороны -
Вот сидят два поколенья,
Отдыхают от войны.
Разговор ведут. Известно -
Табачок пошел в разор:
Знать, обоим интересно!
А о чем же разговор?
Автор присаживается к Тёркину. Вдвоём обустраивают место для
привала около дороги. Закусывают и начинают неспешный разговор.
(РАЗГОВОР)
Тёркин:
- Вот о чем еще, Никола,
Я тебя хочу спросить:
Как там нынче с разносолом
Всевозможным на Руси?
Автор:
- С разносолами порядок,
Так сказать,- ажур и бант,
Хочешь - свеженькое, с грядок,
Хочешь - в банке консервант.
Хочешь - мяско и колбаска,
Хочешь - рыбина с икрой,
Изобилие, как в сказке,
Дым столбом и пир горой!
Тёркин:
- Ну… а как там с одежонкой,
Как с товаром скобяным?
Как живется нашим женкам,
Нас не встретившим с войны?
Автор:
- Тут такая, брат Василий,
Закавыка есть одна:
Как бы мнится мне… России
Бабка стала не нужна.
Да и брат ваш – дедка - тоже
(Хоть геройский был боец),
Если и не изничтожен,
То не нужен Ей вконец!
Незаметно появившийся в это время Человек с гитарой, изображаю-
щий скомороха, присаживается справой стороны авансцены, и испол-
няет “Вторую песенку шута” Александра Галича:
“Всё наладится, образуется,
Так что незачем зря тревожиться:
Все безумные образумятся,
Все итоги непременно подытожатся!
Были гром и глад,
Были бедствия –
Будут тишь да гладь,
Благоденствия!
Ах, благоденствие!..
Всё наладится, образуется,
Виноватые станут судьями.
Что забудется, то забудется,
Сказки сказками, будни буднями.
Всё наладится, образуется:
Никаких тревог не останется,
И покуда не наказуется,
Безнаказанно и мирно будем стариться!
Оказался гром –
Без последствия!
И царит кругом –
Благоденствие!
Ах, благоденствие!..”
Человек с гитарой уходит за кулисы. Автор, после ухода Человека
с гитарой:
Разносолы и одежка
Старикам, брат, не того -
Маловата пенсиешка,
Да и цены! - о - го-го!
Обращаясь к залу:
Потемнел лицом Василий,
Заходили желваки:
Тёркин:
- Ты б полегче про Россию,
Чай, не все тут дураки!
Я хотя и не в обиде,
Проясни мне все ж момент:
Я же сам намедни видел
Братьям павшим монумент!
Или ты не в разуменьи,
Или скушал белену, -
Это ж наше поколенье
Обломало ту войну!
Разве может позабыться
Труд отцов и матерей?
Иль слабо тебе врубиться
В славу Родины своей?!
Автор:
- Погоди, не злись, Василий,
И не кидайся в разбор.
Значит, хочешь за Россию?!
Тут особый разговор!
Это, брат, не фунт махорки -
Тут особая статья,
Извиняй, товарищ Теркин, -
В непонятках тоже я.
Я ж, как ты, - не с грязи в князи,
Да в лихие времена!
Знаешь, сколько кровных связей
Разорвала мне война?!
Я ведь тоже парень русский,
И с войною на ножах!
В Сталинграде и под Курском
Из родни моей лежат.
Да и дед, сказать бы надо,
Тоже был не из тетерь -
Той поры его награды
У праправнука теперь.
В общем, так давай, Василий:
Что б ни вышло впереди –
Перекурим, а Россия
Пусть немного погодит!
Закуривают. Автор поднимается и выходит на авансцену. Затягива-
ясь папиросой, обращается к залу:
(ОТ АВТОРА)
Кофейку, спросонья, чашка
Да с цигаркой поутру!
Вкуснотища - не затяжка -
Слава Первому Петру!
Эх, махорочка - махорка,
Не крапива - лебеда,
Без тебя, моя махорка,
Ни туда и ни сюда!
Эх, махорочка - махорка,
Разъедреный табачок,
Без тебя, моя махорочка,
Сухеет язычок!
От суда до пересуда
Не одна уйдет вода,
Даже горюшко, покуда
С папироской - не беда.
Хоть Минздрав предупреждает:
Яд, мол! Если куришь - зря!
Но меня не убеждает
Это, честно говоря.
Я вам так скажу, ребята:
Если в радость, то кури,
Ну а если хреновато,
То, шалишь, брат!
- Не дури!
У меня такое мненье:
Что тут долго разбирать?
Все едино - от куренья ль,
От здоровья ль помирать!..
От привычки даже проще:
Хошь - не хошь, а не здоров,
Тело высохнет, как мощи,
Затянулся - и готов!..
Ничего тебе не жалко:
Белый свет - и тот не мил,
Все, что есть, - пчеле под жалко,
Все, что было, - продымил.
Ну а если ты здоровый -
Тут обидно помирать,
Смерть - она, брат, не обнова,
Нам ее не выбирать.
Хошь не хошь, а в двери стукнет,
В ночь ли, в вечер ли, с утра,
И, осклабившись, аукнет:
- Все! Ку-ку, дружок!
Пора!..
И лежишь в гробу, как новый,
Даже жалко хоронить,
Но с печатью, что хреново
Тебе было отходить.
Ну да что-то о печальном
Надоело тему гнуть.
Не пора ли к изначальной,
Главной, линии свернуть?
Автор возвращается к Тёркину. Продолжают разговор.
(ПРОДОЛЖЕНЬЕ РАЗГОВОРА)
Автор:
- Так о чем мы? - За Россию?
Кто к чему и чем прирос?!
- В этом, братец мой Василий,
Вся и суть, и весь вопрос!
Только если тут поглубже
Ковырять предмета суть,
Будет, Вася, только хуже.
Мы уж проще как-нибудь.
Без политики покуда,
Изнутри, а не извне,
Уясним: куда, откуда,
Что, почем и как в стране.
Кстати, Вась, скажи на милость:
Ты в курсях про наш процесс,
Что давным-давно накрылась
Вся ЦК КПСС?..
И что СССРа,
Как державы, тоже нет?
Потому как ССРы
Отвалили -
и привет!
Нет у них друг другу веры!
И еще такой момент:
Есть у каждой ССРы
Свой законный президент!..
За кулисами звучит лейтмотив песни “Я другой такой страны
не знаю”. Автор, вновь обращаясь к залу:
На щеке потрогав поросль,
Расстегнув воротничок,
Крякнул Теркин:
Тёркин:
- Вот так новость!
Ошарашил землячок!
Я, признаться, и не ведал,
Что такие тут дела…
Ни хрена себе победа,
Во кривая завела!
А ты, случаем, немного
Не приврал, Никола, здесь?
Автор:
- Да ты что? Побойся Бога!
Я ж по правде, все как есть!
Тёркин:
- Ладно, паря! Я в сомненье
Сам немного пребывал,
Когда в то послевоенье
Здесь однажды побывал.
Нет, Никола, без пол-литра
Тут хоть волком завывай!
Ни хрена себе палитра!
На-ко фляжку, разливай.
Автор, разлив по кружкам, выходит на авансцену и обращается к залу:
(ОТ АВТОРА)
Вновь пускаюсь в поясненье
Я, ребята, для того,
Чтоб неправильное мненье
Не сложилось у кого.
Отношенье к алкоголю
Я сердечное познал.
И его покушал вволю -
Тут я профессионал!
Самогон пивал и спиртик,
Коньячок, винцо, сучок …
Все пивал - дерябнешь литрик,
И гуляй, как дурачок.
Шар, бывало, заливаешь
До впаденья в полусон
И, икая, наблюдаешь
Жизнь на розовый фасон.
Весь бардак тебе - до фени,
По колено катаклизм,
И до фени тебе Ленин,
И до фени коммунизм.
Срок пройдет, крутнутся стрелки,
Протрезвеешь (аж до слез)
И затянешь с опохмелки
Со слезою “Ой, мороз…”
Поёт тоскливо и протяжно:
“Ой, мороз, мороз!
Не морозь меня”…
А как выйдешь из запоя,
Хлебанешь воды взасос, -
Вновь лишаешься покоя.
И опять встает вопрос:
- Да неужто пропадаю,
Неужели вышел весь?
И тоска берет такая! -
Хоть без мыла в петлю лезь!
И решил я: ставлю точку.
И отрезал (как сказал):
Выпил две квасные бочки!?
Хватит!
Баста!
Завязал!
И живу себе, не маясь,
Свежий, бодрый, словно лист,
Повторять не собираясь,
Даже если и на бис!
Спьяну, братцы, не постигнешь
Суть вопроса бытия,
Разве только, кони двинешь -
Это четко понял я.
Опять возвращается к Тёркину. Сидя, рядом с Тёркиным, Автор
говорит залу:
(БЕЗ ЧЕГО НЕЛЬЗЯ НИКАК)
Время, вроде бы, к обеду.
Закусили калачом -
И опять течет беседа…
Обо всем и ни о чем.
Ветерок гуляет в поле,
Сам в себе, не на показ.
Про сегодняшнюю долю
Теркин слушает рассказ.
Автор – Тёркину:
- Вот чего еще, Василий,
Я хочу тебе сказать:
Без политики не в силах
Я хоть что-то рассказать.
Нынче в матушке России
Против силы не попрешь.
Без политики, Василий,
Хрен поешь и хрен попьешь.
Это, брат, такая штука -
Без нее, брат, никуда…
Это, знаешь ли, не шутка,
Все равно, как та вода!
Ляпнул что-нибудь ни к месту -
Все! Считай, что пропадешь,
Нынче, брат, без политесу
И рубля не зашибешь.
Кстати: помнишь ту монету?
Так она вот - не в зачет,
Нынче ей почету нету -
Нынче доллару почет.
Тёркин:
- Стой-ка, братец, ну-ка, ну-ка,
Поясни-ка: что – почем?
Это что еще за штука -
Что целковый не в зачет!?
Это что еще за колер,
Это что за краковяк?
Я же помню - этот доллар
Из Америки, никак!
Автор:
- Точно так, не наши деньги -
Зарубежный капитал.
Только нынче даже дети
Знают: доллар, как металл.
И не мнется, и не гнется,
Как положил - так лежит,
Не подпрыгнет, не загнется.
Не живой - не убежит.
А российская валюта -
Как лягушка задалась:
То наверх подпрыгнет круто,
То опять - обратно в грязь.
Не поверишь! - я однажды
Миллионщиком бывал!
Что там я? Любой и каждый!
А потом бабах - обвал!
И опять на сердце грустно,
Хочешь - жни, а хочешь - куй,
Все равно в кармане пусто,
Хошь - реви, а хошь - кукуй!
Вот такие катаклизмы -
Ни минуты продохнуть,
Мы ж теперь к капитализму
Вроде как бы держим путь!
Тёркин:
- Весь народ?
Автор:
- А что народу!?
Все в разбежку, кто – куда.
Дали полную свободу:
Хоть в ворье, хоть в господа.
Тёркин:
- В господа?.. Да ты в уме ли?
Или вправду мало пьешь?
В господа! - слыхали дело? -
Ну, Никола, ты даешь!
Это как - к капитализму?
Это как - в обратный путь?
Мы ж им в сорок пятом клизму
Вдули так, что не вздохнуть!
Автор:
- А вот так! Бери натурой,
Продаю, за что купил!
Я ж тебе не просто, сдуру,
Несмотря на то, что пил!
Ты смекни:
К чему веду я? -
Чтобы смог ты доложить
То, откуда ветер дует,
Без чего теперь не жить.
Без политики, однако,
Хрен сегодня проживешь,
А с политикою – всяко -
Ни за что не пропадешь.
Разбираешься в моменте,
Знаешь, где и как лизнуть? -
Значит, флаг тебе и ленту
Орденастую на грудь!
Чем твои погоны круче,
Чем повыше пьедестал -
Тем и совесть повонючей,
И весомей капитал.
А с деньгами, брат Василий,
Знаешь сам: какой пирог?!
Испокон веков в России
Ты с деньгами - царь и бог!
Все тебе, с деньгой, по силе:
Хоть убийство на заказ,
А, тем более, в России -
И законы не указ!
Вот такенные делишки,
Вот такенный каравай…
Мне уже, конечно, лишку,
А себе, брат, наливай.
Выпей водочки, Василий,
(Я не буду, раз не пью),
Помяни добром Россию,
Ту.
Забытую.
Свою.
Автор встает, и выходит на авансцену:
РОССИЯ)
Эх, Россиюшка, Россия -
Сладострастное питье,
Боль моя, моя Мессия,
Горько-горюшко мое.
И люблю, и ненавижу,
И живу, и не живу.
Будто вижу, и не вижу,
И во сне, и наяву.
Мать ли? Мачеха моя ты?
Где? В гостях ли? Дома я?
От восхода до заката,
С края в край - моя. Моя!
Не лихого супостата,
Не царя, не холуя.
Как молюсь, твержу:
”Моя ты!
Из конца в конец моя!”
Звучит лейтмотив песни “Ой, ты степь широкая ”. Занавес.
Конец 1 части.
Часть 2:
За кулисами звучит стихотворенье Александра Галича:
“Прилетает по ночам ворон,
Он бессонницы моей кормчий.
Если даже я ору ором,
Не становится мой ор громче.
Он едва на пять шагов слышен,
Но и это, говорят, слишком!
Но и это – словно дар свыше:
Быть на целых пять шагов слышным!
Занавес. Освещена только авансцена, на которую выходит Автор,
и обращается к залу:
(ОТ АВТОРА)
Долго, коротко ли, нет ли
От начала до конца?
Встретил я или не встретил
На пути своем бойца?
Суть не в этом. Да и сути
Тут, по сути, ни на грош,
Видит Бог. А он рассудит:
Кто тут плох, а кто - хорош.
Как положено - отметит,
Что положено - воздаст.
Бог (известно) шельму метит,
Слава Богу, всякий раз.
Потому народ и знает,
Кто и где переборщил -
Чай, не лаптем щи хлебает,
А и лаптем - так не щи!
Ладно, как бы там ни сталось,
Как бы там и ни срослось -
Ближе к теме. И осталось
Обсудить еще вопрос:
В самой разной ипостаси
Вася Теркин послужил,
Смерть его, по мне, не красит -
Пусть бы вечно даже жил.
Да ему и жить в народе
До скончания веков -
Вроде был, и не был вроде:
Подмогнул, и был таков.
И в любом российском сердце
Он живет, и будет жить -
Наш, российский парень, с перцем,
Кому жить да не тужить.
Ну а если в этой байке
Он немного не того,
То уж, братцы, извиняйте -
Так увидел я его.
Байка будет бесконечной -
Я вам, братцы, доложу,
Потому как я сердечно
Этим парнем дорожу.
Где ещё найдёшь такого,
Без подделки, без гнильцы,
Прав был классик, право слово –
Нету!
Вышли молодцы!
Да куда же это годно,
Чтобы дело не с руки?..
Нет, не тот мужик сегодня –
Как хотите, мужики!..
Освещается вся сцена. На сцене Тёркин. Автор возвращается к
Тёркину, продолженье разговора на привале:
(РАЗГОВОР О МУЖИКЕ)
Тёркин:
Ладно, хрен с ним, а сыны – то,
Смотрят с внуками куда?..
Аль не ведают цены – то
За военные года?
Аль забыли, как когда – то
Наши бабы рвали в кровь
Плоть и жилы для солдата,
Позабывши про любовь?..
Аль не помнят наши “детки” –
Наши внуки и сыны,
Ни кровавой пятилетки,
Ни поруганной страны?..
Нет, Никола! Непонятно
Видеть мне такой расклад!
Объясни-ка, парень, внятно:
Что и где тут невпопад!
Объясни мне, сделай милость,
Про Опору и Оплот,
Что у вас тут получилось?
Что у вас тут за народ?..
Автор:
Что народ?
Народ такой же,
Мы такие же, как Вы,
Как и Вы – не вышли рожей
Для подгнившей головы.
Наши бабы, как и раньше,
Хоть и путь у них не прост –
Нету их милей и краше
В полный вес и в полный рост.
Кабы, Вась, не наши бабы,
Был бы полный “ататуй”,
Не видать нам ни хрена бы,
Хоть воюй, хоть не воюй!
Тёркин:
Что ты, Коля – бабы, бабы?!
Ты пустое не толки,
Ни про “если”, ни про “кабы” –
Как там ваши мужики?..
Как тут ты, другой и третий?
Вот какой стоит вопрос!
Это ж с вас на этом свете
За Россию главный спрос!
Автор:
Да, ну хватит кипятиться,
Я отвечу, я не трус.
Погоди, глотну водицы,
Что – то комом перекус.
Смущено пьёт воду. Намерено тянет паузу, чтобы обдумать,
как ответить. В это время слева появляется Человек с гитарой,
и исполняет песню Александра Галича “Разговор с чертом”:
“Я считал слонов и в нечет, и в чет,
И всё – таки я не уснул,
И тут явился ко мне мой черт,
И уселся верхом на стул.
И сказал мой черт: ” Ну как, старина,
Ну как же мы порешим?
Подпишем союз – и айда в стремена
И еще чуток погрешим!
И ты можешь лгать, и можешь блудить,
И друзей предавать гуртом!
А то, что придётся потом платить,
Так ведь это ж, пойми, – потом!
Аллилуйя, аллилуйя!
Аллилуйя, потом!
Но зато ты узнаешь, как сладок грех
Этой горькой порой седин,
И что счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все – как один!
И ты поймёшь, что нет над тобой суда,
Нет проклятия прошлых лет,
Когда вместе со всеми ты скажешь “да!”
И вместе со всеми – “нет!”.
И ты будешь волков на земле плодить,
И учить их вилять хвостом!
А то, что придётся потом платить,
Так ведь это ж, пойми, – потом!
Аллилуйя, аллилуйя!
Аллилуйя, потом!
И что душа? – прошлогодний снег!
А глядишь, пронесёт и так.
В наш атомный век, в наш каменный век
На совесть цена – пятак!
И кому оно нужно, это добро,
Если всем дорога в золу?
Так давай же бери, старина, перо
И вот здесь распишись, в углу!”
Тут черт потрогал мизинцем бровь,
И придвинул ко мне флакон.
И я спросил его: “Это кровь?”
“Чернила!” – ответил он…
Аллилуйя, аллилуйя!
“Аллилуйя!” – чернила ответил он…”
Уходит. Автор продолжает:
За себя скажу немного,
Потому, что много нет –
Но пред Родиной и Богом
Я готов держать ответ!
Кое – что я в жизни сделал.
- Что?
- Не мне судить – почем!
Слово было! Было дело!
Не жалею ни о чем!
Ни о чем былом не каюсь,
И одно тебе скажу –
Мужики еще остались,
Кому хочешь доложу!
Есть еще Мужик в России,
Хоть и мало, все же есть,
Есть Мужик, который в силе,
Безусловно, Вася – есть.
Есть, конечно, непутевый –
Хитрожопый “мужичок”,
Что от дела метит к слову,
Но об это все – молчок…
Потому как, “мужичонок”
Этот всем руководит,
И не пачкая ручонок,
Всем тихонечко вредит.
Там нагадит, тут намажет,
Наследит, и был таков,
Много, Вася, прямо скажем,
Этих самых “мужичков”.
Не Мужик – карикатура,
И соплёй перешибешь,
Стержня нет, одна натура,
Если глубже подкопнешь.
Так вот эта вот “порода”
Настоящим Мужикам
И Российскому Народу
Бьет сегодня по рукам.
А Мужик, он что?
Воюет!
Славу Родине куёт,
Пашет, в ус себе не дует,
Мало ест и много пьёт.
У него от слов до дела
Было бы рукой подать –
Всё, что хочешь, может сделать,
Коли волю ему дать.
И накормит и напоит,
И себя и “зарубёж”,
Кому хошь, сусло намоет,
Если станет невтерпёж.
Только жалко, что терпенья
Мужику не занимать,
Нету ражу, нету рвенья,
Да тебе ли то не знать?!
Ведь у каждого в печенке
Сей момент давно застрял –
Каб ущучить “мужичонку”,
Тут Мужик бы и воспрял!
(ОТКРОВЕНЬЕ ОТ СОЛДАТА)
Выпил Теркин без закуски,
Крякнул смачно, кашлянул,
Отдышался и по-русски
Слово русское загнул.
Смачно, едко, без опаски,
С разворотом по душе.
Я такой, братва, окраски
Не слыхал давно уже!
Автор, опять возвращаясь на авансцену, продолжает:
Всяким там «менталитетам
В иностранных падежах»
Рядом с русским Словом этим
Ни валяться, ни лежать.
Хоть на Поле Куликовом,
Хоть под Курскою Дугой,
Не одним мечом - и Словом
Мы врагу давали бой.
Не единова бивали
Супостатов издаля,
Не одну войну ломали,
Не единой славы для.
В русской памяти то Слово
Испокон веков живет,
И в работе, право слово, -
С этим Словом все пойдет.
С этим Словом даже горе,-
Если скажешь,- не беда,
Завернешь его, и море -
Невеликая вода.
Русский в Слове том - искусник,
Ас и профессионал, -
Кто, скажите мне, из русских
Его не при-по-минал!?
Так и Теркин: в миг тревожный,
Не побрезговавши им,
Будто что-то подытожил
Откровением своим.
В этом выдохнутом в боли
Разноцветном “этаже”
Вся лихая наша доля -
В откровенном неглиже.
И победы, и разрухи,
И забытые труды,
И забытые старухи,
И забытые деды.
Всю сермяжную Россию,
От начала до конца,
Пожалел в тот миг Василий
Сердцем русского бойца.
Сжал до скрипа, с хрустом, зубы,
Пряча в душу непокой,
Будто девку, приголубил
Землю ласково рукой.
Как в глазницу что-то въелось,
Вытер истово глаза,
И промолвил:
“Натерпелась!..” -
Словно матери сказал!
(ОТ АВТОРА)
Эх, земля моя, земелька,
Вся про вся - на всех одна,
Натерпелась ты, земелька,
Всякой всячины сполна.
Навидалась всякой были,
И в такой была пыли!
И огнем тебя палили,
И копытами секли.
Ни в какие лихолетья,
Ни вблизи и ни вдали,
Никакой, нигде, иметь я
Не хотел другой земли.
Коли дал Господь родиться
На Руси и Русь познать -
Значит, мне тебя, землица,
Называть до смерти - Мать.
В пир горой ли или в тризну,
Не для красного словца,
Я тебя еще Отчизной
Называю в честь отца.
Я другой земли не знаю,
Но за лес и за траву
Я тебя, моя родная,
Чаще Родиной зову.
Что б ни врали депутаты,
Мысли черные тая, -
Нет! Уж тут подвиньтесь, каты, -
Эта Родина - моя!
Из земли мы вышли, братцы,
Срок придет - в нее уйдем,
А за землю надо драться -
Это наш, вовеки, дом!
(НА ПОСОШОК)
Я скажу вам без кавычек,
Что уж тут таить грешок?
Есть в Руси такой обычай –
Выпивать на посошок.
Мы ли в гости, к нам ли гости –
Ешь, и пить не забывай,
Были яства – станут кости,
Напоследок – наливай!
Чтобы скатертью дорожка,
Чтоб без лиха и беды,
Чтобы денежек немножко
Лишних было за труды.
Чтоб в душе чего – то пелось,
Чтобы время не неслось,
Чтобы впредь пилось и елось,
Чтоб любилось и моглось.
Много в этом ёмком тосте
Всякой разной мудроты,
Потому, как в слове “гости”
Очень много доброты.
Я скажу еще такое,
Лишних слов не вороша –
Без добра немного стоит
Даже русская душа!
Как ни жалко расставаться,
Намекнулся вечерок,
Вот и нам уже прощаться
Незаметно вышел срок.
Побеседовали с толком,
Мне спешить, ему спешить,
Об одном жалею только –
Всё за раз не разрешить!
Автор возвращается к Тёркину, но продолжает рассказывать
зрителям:
(РАССТАВАНЬЕ)
День - к закату, час - к разлуке
Вон заря уже горит.
На прощанье Теркин руку
Мне пожал и говорит:
Тёркин:
- Вот и все! Готов Василий!
Будь, Никола.
И потом …
Что касаемо России…
Не боись! Тут все путем!
Разберемся, подытожим:
Где, какие, чьи грехи.
Отчитаемся, доложим
В неподсудные верхи.
Отольются бабьи слезы
Тем, кто был не за народ!
Не журись, гляди - березы,
Словно девки, в хоровод!
До чего ж земля красива,
Если нет на ней войны!
Красота, брат, это сила -
С какой хочешь стороны.
Это ж силища! - не сила,
Лишних слов не теребя,
Я скажу тебе: в России
Все зависит от тебя!
Будь ты пахарь или воин
Иль горазд стихи плести -
За Россию всяк достоин
Сверхответственность нести!
Каждый вправе заступиться
За Россию, как за мать,
Каждый вправе повиниться,
Чтобы смыть и оправдать.
Каждый должен за Россию
Перед Богом дать ответ! –
Автор выходит на авансцену и, отвлекая внимание зрителя
от Тёркина на себя, обращается к залу:
Как отрезал, мне Василий,
Растворился. И - привет!..
Тёркин во время последней реплики Автора незаметно исчезает.
Автор возвращается на привал, и смотрит вслед исчезнувшему
Тёркину. В это время появляются Люди с гитарами, и исполняют,
вместе с присоединившимся к ним Автором, песню АлександраГалича
“Песенка о рядовом”:
“Я в путь собирался всегда налегке,
Без долгих прощальных торжеств,
И маршальский жезл не таскал в рюкзаке –
На кой он мне, маршальский жезл?!
Я был рядовым и умру рядовым,
Всей щедрой земли рядовой,
Что светом дарила меня даровым,
Поила водой даровой.
Тра – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля…
Поила водой даровой.
До старости лет молоко на губах,
До тьмы гробовой – рядовой.
А маршалы пусть обсуждают в штабах
Военный бюджет годовой.
Пускай заседают за круглым столом
Вселенской охоты псари,
А мудрость их вся заключается в том,
Что два – это меньше, чем три.
Тра – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля…
Что два – это меньше, чем три.
Терпеть не могу стариков ворчунов,
Но рад поворчать невпопад,
Что я не изведал бесчестья чинов
И низости барских наград.
Я дымом весенних ночлегов пропах,
Увенчан осенней листвой.
До старости лет молоко на губах,
До тьмы гробовой – рядовой.
До старости лет… Тра – ля – ля – ля – ля – ля…
До тьмы гробовой – рядовой.
Пусть маршалы учат науку свою:
“Die erste Kolonne marschirt!”
А нас, рядовых, убивают в бою,
И тут уж как Бог порешит!
И всё же мой путь – с рюкзаком, налегке –
Прекрасней парадных торжеств!
И маршальский жезл у меня в рюкзаке –
Свирель, а не маршальский жезл.
Тра – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля – ля…
Свирель, а не маршальский жезл”.
Люди с гитарами расходятся за кулисы. Автор выходит на авансцену,
садится на край сцены, и обращается к залу:
(ОТ АВТОРА)
Не скажу без оговорки,
С оговоркой не скажу
Стопроцентно: был ли Теркин?
Все вопросы тут - к ежу!
Ежик - что? Он будто веник,
Только круглый и живой,
Ежик - он не шизофреник,
Недоразвитый какой.
Все ему, ежу, понятно,
У него на все ответ.
Рассудительно и внятно:
Да, так да. А нет, так нет!
Только я вот, к сожаленью,
Не ежиха и не еж.
И живу теперь в сомненьях -
Даже как-то невтерпеж.
Все мне чудится дорога,
Все мне чудится привал,
На котором я недолго
Васю Теркина видал.
И за все, что наболело
В жизни, с ним поговорил -
Как в жару под солнцем белым
С родника воды попил.
Захмелел я с той водицы,
Будто в бане угорел,
И не естся, и не спится,
И дела - как не у дел.
Из – за кулис звучит лейтмотив песни “Эх, дороги…” Автор в это
время поднимается, делает проходку по сцене, и опять выходит на
авансцену с монологом:
Люди! Я прошу Вас: ”Помните! Помните, и не забы-
вайте ни о чем!” Я прошу Вас – оглянитесь вокруг, и посмотрите
в глаза другу. Там отражаются Ваши души. Они добры! Но прислушай-
тесь… Слышите? Они кричат SOS. Помогите им. И они воспрянут и
расцветут прекрасным цветом доброты! Люди, творите Добро! Родине,
друг другу, себе, и все будет хорошо. Всё наладится, всё непременно
наладится. И, да храни Вас Господь!!!
Звучит колокол. Автор пятится назад. Занавес. Пауза (минута молча-
ния). Занавес. Все актёры (без гитар) выходят из – за кулис на сцену,
берут друг друга за руки. Общий поклон.
Финал!
Август 2002 – февраль 2003 г.
г.Тюмень
*********************************************************************
Ветер качает волны,
мерно течет время,
молча, - к чему стоны?-
глохнет мое племя.
Слепнут мои очи,
запах людской крови
травит мои ночи,
травит мою совесть,
сердце мое колет,
больно ему - плачет,
плачу к стене боли,
плачу к Стене Плача.
Плачу один,- молча,
сею стихов споры,
кожу стихов корчит,
значит снега скоро.
Значит зима снова,
значит опять холод,
молча ищу слово,
чтоб утолить голод.
Я не люблю голод-
он не родня, не фраер,
я не люблю холод,
стужу кладбищ зная,
слыша церквей звоны,
чувствуя боль века,-
стены, стволы, зоны-
где ты, моя Мекка?..
Где ты, мой Бог, мудрый?
Где же твоя Воля?
Где ты, мое утро?
Где ты, моя воля?..
*****************************************************************
Суетливый день затих,
Был он сумрачен и лих,
Был он страшен и кровав,
Перед Богом! – был не прав.
Труден был он и тяжел,
Был он плох, и вот ушел…
Ночь ступает на порог,
В полноте дневных тревог.
Время тянется земное,
Боль сердечная близка,
Снова рядышком со мною
Беспросветная тоска.
Черноту ночного мрака
Пропустил окна проем,
И скулит во сне собака,
Горько плача о своем.
Все уснули домочадцы,
Сон их трепетен и тих,
Все,
всегда,
должно кончаться –
Суетливый день затих.
Боль отходит понемногу,
Потихоньку, не спеша,
И летит навстречу к Богу
Чья-то грешная Душа.
*****************************************************************
Владимир Моров
МАРТ-2
пародия на Н.Старченкова
(сбои в ударениях и другие подобные
огрехи соответствуют стилю оригинала)
Забренчат колонкой записи,
Чтобы слушали – не плакали:
Не Шаовых там с Ивасями –
Старченкова да Маракова.
Ковыряю в носу пальчиком,
Сочиняю, ой, распевочку.
Март в окошко лезет мальчиком –
Спьяну счёл меня за девочку.
Дождь, как смерть, наглее стукает,
Год-то вроде високосовый...
Не глядите, девки, буками –
Я лишь с виду красноносовый.
До чего ж опять вас хочется,
Да я старый, безоргазменный!
Нам без сна ужо ворочаться,
Март – пройдоха сероглазовый.
Но сбежать, как делать нечего,
От склероза, ох, с подагрою!
От бессилья да от печени
Эх, подлечимся "Виагрою"!
А пока – тепло и сухонько,
Слава богу, не неможется.
Озираю снова кухоньку –
Вдруг такой же шлягер сложится?
август 2002
****************************************************************
ЛУННАЯ ДОРОЖКА
Лунная дорожка на темной воде чуть-чуть рябила, и отливала
серебром. Едва чувствуемый ночной ветерок ощутимо добавлял зыбкос-
ти и нереальности происходящему.
По лунной дорожке шел Человек. Казалось очень странным, что
Его ноги находят точку опоры… Но глаза еще никогда не подводили
Смотрящего. Он был давно и безна-дежно трезв. Много ночей провел
Смотрящий на этом берегу, чем-то манящем и завораживающем его.
Причиной тому была щемящая и, необъяснимая ничем, тоска.
Смотрящий хорошо знал эту жизнь, и этот мир. Именно поэтому
он и был Смотря-щим. Смутно он угадывал причину своей неизъяснимой
тоски. Она была частичкой сути всего происходящего с этим миром,
снедаемым корыстью и алчностью Золотого Тельца.
«Орел или решка?» - лукаво спросил Искушающий, подбросив мо-
нетку вверх. Ви-димо, так все и происходило. Когда-то очень давно,
на самой заре сотворения всего Сущего. Но с самого начала «Орел или
решка?» не имело, ровным счетом, никакого значения. Ибо так начина-
лась Игра.
Игра азартная, ненасытная и всепоглощающая. Кровавая и беспо-
щадная Игра. Ко-торая, с каждым поворотом подброшенной монеты, все
больше и больше требовала насыщения своей, необратимо назревающей,
плоти.
– А если монета никогда не обретет силу тяжести, и так и будет
всегда вращаться в воздухе? Что если она никогда не упадет на землю?
Вопрос, возникший в голове Смотрящего, так и не нашел своего
ответа. И по щеке Смотрящего скатилась маленькая, горьковато-соленая
на вкус, слезинка. Всего одна, ибо не имел он права быть пристрастным
ни к кому, и ни к чему на этом свете.
Но что же было делать с простым, теплым и живым, человеческим
сердцем?
– Никому, кроме Иисуса, не дано пройти по лунному следу! Смотря-
щий понял со всей отчетливостью – это был Он…
И еще одна слезинка скатилась по другой щеке Смотрящего, –
Идущий, не просто шел по лунной дорожке…
Он уходил от этого берега прочь.
*********************************************************************
МОЙ БОГ ВО МНЕ
Мой Бог во мне,
в огне,
в воде,
в нигде,
во вне,
извне,
из неба.
Из бытия с небытием.
Мой бог повсюду,
где б я не был.
Мой Бог во мне,
и в тишине,
мой Бог во всем –
в цветах и звуках.
Он в яви есть,
и есть во сне,
во встречах есть,
и есть в разлуках.
Он есть внутри!
Он есть во мне –
из вер,
любви,
надежд,
неверий,
из ликов скорбных на стене,
имен,
и сотен суеверий.
Он есть во всем!
И, чуть дыша,
дрожит и теплится Душа,
и, осознав свою дорогу,
стихи рождает не спеша,
диктуя – мне,
внимая – Богу!
*******************************************************************
Сто веков ты была во мне,
Я тебя рисовал в стихах,
И ночами, в бездумном сне,
Я с тобою тонул в грехах.
Я пытался тебя лепить
Из неясных и сладких грез,
Мне хотелось тебя любить
До непролитых горьких слез.
В белых сказках с тобою плыл
На волшебном резном челне,
В небе синем с тобой парил
На крылатом своем коне.
Жил, как ждал, что рукой махнешь,
Не под маской лицо тая –
Не зовешь меня, не зовешь,
Рыжеведьмая боль моя…
*****************************************************************
ГОВОРИЛИ ОБО ВСЕМ
Говорили обо всем,
Не наговорились,
Время – заполночь!..
Кто и кем из них спасен? –
Мысли заблудились,
Время – заполночь!..
Отлюбили ли за все
Недолюбленное
Время заполночь?..
Как пастух, луна пасет
Непригубленное
Время заполночь…
Помолчали обо всем,
Да не намолчались,
Время – заполночь!
Кто и кем из них спасен? –
Души растерялись…
Жизни – заполночь.
***************************************************************
ИЩУ АВТОРА ЭТОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Или не сказку?
Или не расскажу?
А хочешь, я вспомню?
Одну забытую историю о любви и надежде?
Старая сказка
Звучала шарманка на площади Грёз
Чуть хрипло от старых ран,
И капало небо дождинками слёз
На город Клермон-Ферран.
Спешили прохожие, дождик браня,
Кто - просто, кто - по делам,
Спешили все мимо и мимо меня,
Все, кроме одной мадам.
Когда холодный осенний дождь, переходящий в снег сыплется на плечи;
когда прохожие, ссутулясь под злыми порывами спешат нырнуть в мет-
ро; когда неба не отличить от серого асфальта, а машины, проносящи-
еся мимо превращаются в размытые пятна, я выхожу из дому.
Я иду от Измайловского парка, через Электрозаводской мост, по набе-
режной Яузы. Холодная вода, подернутая ломкой корочкой льда, вяло
плещет в глубине гранитного короба. Замерзшая ворона, поджимая лапы,
топчется на чугунной ограде - ей безумно холодно, но лететь - куда
противнее: ветер, мерзлая крупа...
Я выхожу к тихому скверику ниже Таганки. Безымянная церквушка мая-
чит в круговерти неясной тенью, и только пламя в лампадке над входом
судорожно мечется, отбрасывая резкие блики на крошашиеся стены из
дурного кирпича.
В спешащем мельканьи зонтов и плащей
Она задержала шаг,
Почувствовав то, что шарманщик ничей,
И плачет его душа.
И жестом, что взгляду едва уловим,
Сказала: "Судьба слепа!" -
И стал я богаче на целый сантим,
Что в шляпу мою упал.
Сразу за оградой - наспех сколоченная из обрезков фанеры будка.
Странное дело: православная церковь не больно-то жалует животных
на своей территории, но тут - другая ситуация. В годы до невообра-
зимости развитого социализма в этой церкви оборудовали картофеле-
хранилище. "Храм Спаса на Картошке" - точное определение от Ильфа©
и Петрова©.
Когда картошка кончилась :о), в храме появились бородатые дядьки с
топорами, в рясах и несуетливыми движениями.
Храм восстановили за три месяца.
И все время трансформации кагатов в храм Божий, огромный южак с
грустными глазами внимательно следил за людьми, снующими с мешками,
тачками с мусором, лопатами и носилками. Грязные по самую крышу ка-
бины грузовики месили грязь, подвозя кирпич, бочки с известкой и ру-
лоны кровельной жести, не пугали его: он с ленивой легкостью отбе-
гал в сторону, если клаксон торопящегося самосвала поднимал его с
места. Он не был сторожевым псом.... То есть, он не был сторожем
конкретной базы, конкретной стройплощадки.
Но однажды вечером, когда он уже вовсю похрапывал в гуще бурьяна,
на ступенях возрождающегося храма возникла некая возня. То ли двое
били третьего, то ли четвертый спер что-то у первого, то ли пятый
вместе с седьмым отгоняли шестого от штабеля досок - неважно. Южак
метнулся к толпе и молча цапнул одного за ягодицу. Второй испуганно
присел, увидев оскаленную пасть, тоненько икнул и одним прыжком пере-
махнул через хлипкий забор, огораживающий стройплощадку. Толковище
рассосалось в один миг.
Пес огляделся, и совершенно справдливо полагая себя хозяином этого
мирка, обнесенного щитами из неструганных досок, улегся на ступенях.
Как-то сама собой в течении недели образовалась будка; рабочие и мо-
нахи оставляли после себя массу разных вкусных кусочков и косточек,
которые южак принимал с благоволением и мягкой снисходительностью.
Теперь днем он дрых в будке, не боясь, что кто-то наступит на лапу,
а ночью не торопясь прогуливался вдоль забора, порыкивая на приблу-
дившихся сявок, гоняя наглых котов и отпугивая любителей поживиться
на дармовщинку хорошо лежащими досочками, карпичом, известкой - всем
тем, без чего не сделаешь ни ремонта дачи, ни остекления лоджии.
Статус южака определился как-то исподволь, и когда рабочие ушли, уво-
зя с собой все то, что осталось после окончания ремонта, настоятель,
батюшка несолидного вида для своего сана, долго стоял перед будкой,
задумчиво покусывая по мирской привычке жиденькую пока еще бороденку...
То ли возраст настоятеля - он был непростительно молод, что, впрочем,
минует само собой, - сыграл роль, то ли батюшка оказался либералом,
но южак с тех пор получал миску съедобного каждый вечер.
Ах, сколько же лет промелькнуло с тех пор,
Ах, сколько минуло зим!
И кажется - все это сказочный вздор,
Но вот он, в руке, сантим.
И жду я ее добрых сто тысяч лет
И целых сто тысяч зим!
Но нет ее, нет ее, нет ее, нет!
И только в руке сантим.
Пожар был страшен: пламя обрушило на стены всю свою недюжинную ярость.
Ветер, гуляющий вдоль набережной, бесновался в его языках, ныряя
вглубь, закручивая спиралями снопы искр и рассеивая их подобно ярким,
но быстро гаснущим созвездиям. Пожарные разводили руками: планировка
не позволяла с брандсбойтами пробраться вглубь помещения, и они толь-
ко и делали, что поливали крышу, да сбивали пламя, выскальзывающее из
узких, похожих на бойницы, окон.
К утру они уехали, а южак выбрался из конуры, втягивая носом запах
гари, и вдруг завыл.
Денег на восстановление храма не нашлось. Или нашлись, да по русскому
обычаю, им приделали ноги. Батюшка получил назначение в другой приход,
прихожане походили-походили к пепелищу, да и бросили: гоже ли молиться
на головешки????
А время уже повернуло на зиму.
Ударили заморзки, вода в жестянке, подливаемая каждодневно запойным
сторожем из соседнего детского сада, за ночь превращалась в линзу
изо льда. Дождь и ветер не досаждали: густой мех надежно согревал,
а крыша давала защиту от ненастья. Вот только с едой было плохо. Ког-
да живот совсем уж подводило, южак садился у тротуара и глядел на
проходящих. В сумках, что несли прохожие, порой аппетитно пахло, но
пес оказался слишком горд, чтобы клянчить подачки. Что его держало
здесь, на пожарище? Наверное, он не мог просто так бросить то, что
ему доверили. И ни голод, ни неприкаянность, ставшая уже почти при-
вычной, не заставили его искать местечка поуютней.
Когда я впервые увидел южака, мне стало не по себе: свалявшаяся
шерсть, торчащие ребра, с трудом скрадываемые густым мехом. Он гля-
дел на мой бутерброд, переступая с лапы на лапу, но кроме этого топ-
тания ничем не выдал голода.
Я слишком хорошо помню заповедь: "Чужую собаку кормить НЕЛЬЗЯ!", но
этот пес.
Он не был ничей, нет. Он принадлежал себе, но вот голод....
Я протянул - не бросил! - ему половину булочки. Он деликатно взял ее,
сделал неуловимое движение, и та исчезла. При этом южак умудрился
сохранить гордый и независимый вид, но я прекрасно понимал, что эта
булочка ему - так, на один зуб положить.
Когда я вернулся с пакетом объедков, выпрошенных в ближайшем Мак-
Доналдсе, пес все еще сидел на том же месте. Через пару недель в
МакДоналдсе уже привыкли к моим постоянным странным просьбам, тем
паче, что вместе с объедками я покупал пару гамбургеров и колу для
себя.
Мы с южаком ужинали на пару. Он выслушивал мои рассказы и жалобы,
и иногда клал морду мне на колени - наверное, сопереживал. Потом,
когда ужин заканчивался, провожал меня до угла своей площадки и
долго глядел во след.........
Прошел почти год.
Осень уже отряхнула фальшивое золото листопада, и закопченные стены
церквушки стали почти неразличимы в переплетении голых ветвей. Уда-
рили первые заморозки. В один день, придя к южаку, я увидел новень-
кий забор, плакат, извещающий о том, что идет строительство чего-то
там частного. Поймав за рукав пьяненького дяденьку в оранжевой жи-
летке и каске монтажника, я попытался узнать о псе.
- Да *** его знает! Он был тут, потом покусал Аркадьича - тот пока-
зал ему, кто хозяин. Вот кабысдох и сбежал... Наверное.........
Когда холодный осенний дождь, переходящий в снег сыплется на плечи;
когда прохожие, ссутулясь под злыми порывами спешат нырнуть в метро;
когда неба не отличить от серого асфальта, а машины, проносящиеся
мимо превращаются в размытые пятна, я выхожу из дому.
Я выхожу к тихому скверику ниже Таганки. Безымянная церквушка маячит
в круговерти неясной тенью, и только пламя в лампадке над входом су-
дорожно мечется, отбрасывая резкие блики на крошашиеся стены из дур-
ного кирпича.
Все церквушки здесь похожи одна на другую. Скромные звонницы, дурной
кирпич стен, разводы высолов на штукатурке...
И нет собак.
Я глупую сказку придумал себе,
Наверно, с тоски по ней,
И не было вовсе такого в судьбе
И в жизни смешной моей.
Но снова шарманка на площади Грёз
Хрипит от нажитых ран,
И капает небо дождинками слёз
На город Клермон-Ферран.
9:48 20.11.01 ЗЫ. Стихи Николая СТАРЧЕНКОВА©
*****************************************
ПИСЬМО ДРУГУ
Браток, ты пишешь мне о том,
Что оборзело сучье племя,
И что расколот на два дом,
И суки сеют сучье семя…
Что ты уже почти устал –
Душа болит, и сердце ноет...
Терпи. Сомкни свои уста.
Твой крик нарыв, увы, не вскроет.
Блядва сильна, и сучий век
Силен своей блядвою сучьей,
И ей отвратен человек
В среде ее навозной кучи.
Укрой боление своё,
(Бог не словам, а Душам внемлет),
ЧК не дремлет, мать её,
Она опять, браток, не дремлет.
И у неё опять готов
Кусок трубы в тени подъезда,
И черный бумер двух скотов,
Дежурит возле переезда.
Ты помнишь, Галич как-то пел,
Про отчий дом и глаз свинцовый?..
Так этот Некто вновь у дел,
И пишет рапорт образцовый.
Конечно, жизнь уже не та,
И проживет без нас Россия,
Но Гваделупа не спроста
Сегодня выглядит красивей.
В рот этот грёбаный «котел»,
В котором бляди пойло варят –
Козла козлом козлит козел,
Электорат нещадно харя!..
Я, как и ты, давно болю…
И застрелиться вроде впору…
Но я любим, и я люблю,
И хуй ложу на эту свору.
Я с ней не стану воевать,
Пускай её, сама издохнет!
И для меня важней кровать,
Где этой ночью кто-то охнет…
Неблагодарен вещий труд,
Во благо блага для народа –
Собьют, растопчут и сожрут
Тельцу рублёвому в угоду.
И наш с тобой патриотизм,
Навряд ли, очень нынче нужен,
И весь комуннопитализм –
Говно, которым дом недужен.
Бродяги слова и струны
В погоде общей измельчали,
На мутном поприще страны
Капусту рубят без печали.
Продажно всё и вся вокруг,
Весьма порочной, вертикали,
И сходит все с кровавых рук,
Войны которые взалкали.
Той необъявленной войны,
В которой места нет Отчизне,
Войны, в которой со спины
Блядва людей лишает жизни.
Не только, братка, мы с тобой,
Все это ясно понимая,
Себя самих кидали в бой,
Войны Душой не принимая.
Я нынче с этим всем на Вы,
И понимаю суть момента,
Что рыба тухнет с головы,
Ну а Россия с президента.
Конечно, тухнет и с меня,
Хотя в на много меньшей мере,
Покуда я не разменял
Себя на бабки в высшей сфере.
Чего желаю и другим,
Чтоб отходить во вне прилично,
Любимым, нищим, и нагим,
И не общественным, а личным.
А всем блядям пусть будет Бог
Судьёй в небесной ипостаси,
И в ад сметет через порог,
И по «заслугам» заколбасит.
На том кончаю свой сумбур,
И пожимаю крепко лапу,
Люблю тебя и Петербург.
Пока. Пиши. Твой крёстный папа.
------------------------------------------------------------
СКАЗОЧНИК
Осень. Сказочнику опять было плохо и грустно.
Душа его корчилась от тоски и одиночества. Опять за
окнами выпал очередной первый снег, и прошедшее лето
помнилось смутно и неразборчиво. Как незамысловатая и
незатейливая встреча со случайным попутчиком. Сегодня он
опять почувствовал груз трудной, скоротечной и одинокой
дороги, выпавшей на его долю. Вернее, дороги, которую он
выбрал сам. Она не была предназначена никем, и никому… Это
был его Выбор, и ничья, кроме него, Дорога. Просто,
со временем, сказочник стал воспринимать свой путь Жребием,
доставшимся ему свыше. Так было проще и легче нести сердце,
переполненное, в сущности чужими, но теперь уже и его,
Сказочника, историями. Историями счастий и несчастий,
историями рождений и утрат, прожитых и не прожитых жизней,
историями болей, удач и
неудач, из которых и состояла вся его теперешняя жизнь.
Сказочник всегда любил осень. Когда-то, очень-очень
давно, всё естество его переполнялось невероятным и
невообразимым восторгом от шепота листьев под ногами.
От мокрых, прелых, но очень пряных и сладких запахов осеннего
леса. Запаха великой и вечной красоты и зрелости, окружающего
его, мира. Мира, в котором он еще не был Сказочником. Он был
молод и восторжен, как недавно народившийся на свет глупый
и добрый щенок, еще не забывший вкус ма-теринского молока.
Он только-только начинал осознавать другую свою ипостась.
Он начинал быть свободным.
Со временем это прошло. Потому, что время неумолимо.
Оно беспристрастно и бесповоротно, а иногда и безжа-лостно,
и жестоко. Потому, что у времени нет сердца. Потому, что оно
– Время. И у него свои законы течения и бытия. Впрочем, течет
оно не всегда. Бывает и так, что оно летит стремительной и
неудержимой птицей. Белой. Или черной… А иногда оно замедляет
самое себя. Как будто случайно, вспомнив о чем-то неимоверно
важном, но совершенно случай-но забытом, оно почти
останавливается, и ждет. Время это знание. «А большое знание
несет в себе большую грусть…» Кажется, так сказал кто-то из
древних собратьев Сказочника. Пусть так. Но Сказочнику, вопреки
всему, всегда нрави-лась осень. С самого ее появления на свет.
Она приходила, и успокаивала, и умиротворяла все прошлые летние
непокои. Она взрослела, и приносила время подведения итогов. И
вдруг, замирала и останавливалась. Она слышала и чувствовала
Время, и замирала вместе с ним… Вот тогда-то и начиналась
сказка. И так было всегда. Так было. До этой, уже совсем
чужой, и совсем не такой, как прежде, осени…
Ветер принес не пушистый и не легкий, а мокрый и
тяжелый снег. Падавший стремительными, слипшимися пригоршнями.
Он не был в радость Сказочнику. Снег, приносящий печаль и
грусть, и не приносящий сказку. Что может быть более печального
на свете, чем снег, не приносящий сказку? Если бы не синица,
залетевшая в открытую форточку в поисках еды, день, а то и
вся жизнь, были бы бесконечно и бесповоротно испорчены. Синица
знала Сказочника еще по прошлым зимам. Вернее не синица, а,
скорее всего, синиц. Поскольку вел он себя, после первой же
кормежки, по-самцовому нагло, и по-хозяйски. А через пару дней,
и вовсе, прилетел вместе со своей подружкой. Когда в блюдце на
подоконнике не было, заранее приготовленных для них зерен,
синица смирно садилась на створку, и с настойчивой укоризной
поглядывала на Сказочника то одним, то другим глазом. А синиц
просто выходил из себя от такого невнимания к своей желтогрудой
особе. Он громко выкрикивал какие-то ругательства на своем
синичьем языке, подлетал к краю стола, на котором работал
Сказочник, и начинал бесцеремонно потрошить и царапать клювом
исписанные мелким почерком листки бумаги. Шумел и проказничал
он до тех пор, пока Сказочнику не надоедала его суматошная
колготня. Впрочем, эта птичья суматоха никогда не надоедала
Сказочнику. Он подолгу, и притворно ворча, препирался с птицем,
получая от этого огромное удовольствие. Тщательно скрываемое,
но все же заметное в глубине добрых и грустно-веселых глаз. Птицы
прилетали почти каждый зимний день. И когда они задерживались
по своим непонятным птичьим делам, Сказочник начинал беспокоиться
и скучать. А с приходом тепла, синицы улетали, влекомые ветрами
дальних перелетов, и забывали о Сказочнике до следующих снегов
и возвращения домой.
Нельзя не верить в сказки. Сказочник точно знал, что
нельзя. Он и сказки-то начал придумывать только потому, что
никто не может без них жить. «Сказка – ложь, да в ней намек…»?
Нет, врут книжки. Сказка не ложь, это сказка. И она просто
не умеет быть ложью.
Этот снег не надолго – подумал Сказочник. Этот
грустный снег обязательно растает сегодняшней ночью. Будет
другой. Такой же белый, только совсем-совсем другой. И он
обязательно принесет новую добрую сказку. Сказку о боль-
шом и добром чуде звериной любви. Да-да, именно о большой,
и именно о звериной любви. Ибо людская любовь измен-
чива и недолговечна. Сказочник, как и все другие порядочные
сказочники, был немножко, совсем чуть-чуть, белым ша-маном.
И он уже знал, что где-то в глухой и непроходимой тайге, на
берегу большого и чистого Озера, родилась новая, удивительно
красивая сказка. Сказка, в которой все будет хорошо. Все
обязательно будет хорошо. Потому, что в ней ничего не может
быть плохо. Плохие сказки никому не нужны. В них не бывает
чудес. Верить нужно только в добрые и хорошие сказки. И одна
из них уже родилась. Она обязательно прилетит с новым, пушистым
и веселым снегом. Сказоч-ник уже подслушал ее у свежего
восточного ветра. И он обязательно придумает ее, эту сказку.
Сказку про Нерпу…
---------------------------------------------------------------
ОЛЬХОНСКАЯ СКАЗКА
«Воля вне закона несет хаос и смерть.
Закон Воли неоспорим. У каждой стаи
должен быть Вожак. Он представительЗакона Воли
Стая подчиняется Вожаку!
Это и есть Закон Воли!»
«Закон! Закон! Закон!» -
странно и тревожно выстукивал клювом по бубну,
прилетевший поесть Синиц.
Почему по бубну?.. Да просто, это Сказочник,
ради своего детского озорства и
неутолимого любопытства, насыпал зерен не в
привычную кормушку, а в старый,
видавший виды, шаманский бубен!
«Сказка! Сказка! Сказка!» -
вторила Синицу его желтогрудая спутница…
И Сказочник неожиданно понял – это Она! Та,
долгожданная сказка, которая
так долго добиралась к нему!..
Да, да! Это непременно она –
Сказка про Нерпу…
Вожак был еще далеко не стар. Но он был мудр и силен.
Стая не выбирает Вожака, это он выбирает, и подчиняет себе стаю.
Он приходит, и берет Право силой. Об этом не сказано в Законе
Воли, но это так. Так распорядилась жизнь. Выживает сильнейший.
Но и
сильнейший, если он глуп, погибает, согласно Закону Воли. Мудрый
приносит в стаю закон и порядок, и становится еще сильней,
заботясь о стае! И только тогда стая становится Стаей.
Весеннее утреннее солнце нежило и ласкало застарелые
шрамы Вожака. Забывались споры и драки за место под солнцем.
Отступали мысли и воспоминания о прошлом. Приходил мир и покой.
Вожаку казалось, что все его естество само собой наслаждалась
несметной гармонией происходящего в эти минуты. Все былое невольно
исчезало в небытие. Даже предстоящее впереди, и то было далеким
и нереальным. День обещал быть добрым, и Вожак никуда не спешил.
День, и вся жизнь, были еще впереди. И он дорожил этими редкими
мгновениями покоя.
Вожак был один. Среди всего, подчиненного ему, большого
лежбища, он все равно ощущал свое не одиночество, но уединение,
и отстранение от всех насущных дел и забот.
Только где-то в глубине его уединенного внутреннего мира, неясно,
и немного тревожно, пошевеливался, и начинал давать знать о себе,
инстинкт сохранения рода. Все было так, как было, и должно было
быть всегда. Таков порядок вещей. Так гласит неписанный Закон Воли.
И никто не в силах противиться этому. Вожак должен продолжить Род
Стаи. И чем больше будет потомства, тем больше вероятность
выживания всего Рода. Еды хватит на всех. Самок тоже достаточно
для свершения великого дела продления жизни. Все молодые самцы
должны быть поставлены на свое место. И гарем сам придет к Вожаку
для свершения, предназначенного Законом Воли.
Так должно было быть… Но даже самый высший закон, иногда
становится бессиль-ным, и дает сбой!..
Ее звали Нерпа. Она была юной, и зрелой одновременно.
Семь прошедших весен сделали из нее предвестницу счастья и
материнства. Она была молода и прекрасна. Тело ее лоснилось на
солнце, и сверкало тысячами искр, отражающих это солнце в маленьких
капельках воды, оставшихся на ее серебристо-буроватой коже после
утреннего купания. Нерпа была такая же, как и все ее сосестры по
стае. Но в тоже время она была непохожей ни на одну из них. Что-то
неуловимо-странное, и непривычное глазу, было во всем ее облике.
Непонятный ей самой, неуёмный и необъяснимый полудетский восторг,
невероятным образом сливавшийся с какой-то неясной тревогой и
ожиданием неведомого, переполнял ее! И это отражалось в ее глазах
так легко и откровенно, что не заметить это-го было просто невозможно.
Старые нерпы, никогда не знавшие ничего кроме Закона,
дивились, глядя на нее. Молодые самцы тревожно и суетливо
перетаптывались, стремясь, и не смея, подойти ближе. Нерпа не видела,
и не замечала ничего. Только окружающую ее тепло и ласку Природы.
День обещал быть добрым, и вся жизнь, была еще впереди!..
День обещал быть добрым и безмятежным… Вожак не чувствовал тревоги,
и немного лениво и изредка, но внимательно, бросал взгляд на Стаю.
Все было спокойно, и ничего не предвещало перемен. И вдруг, что-то
непонятное и незнакомое, дрогнуло внутри у Вожака! Глаза его и
Нерпы встретили друг друга! «Что это?.. Опасность?.. Боль?.. Страх?..
Нет! Это что-то другое, совсем незнакомое!.. Неужели это сердце?..»
О нем ходили старые, слышанные еще в детстве, легенды. О Сердце и о
Душе, которые не сулили ни одному зверю ничего хорошего. «Так неужели
эти старые байки оказались правдой, и Сердце и Душа поселились во мне?»
– с тревогой подумал Вожак. Он встрепенулся, опершись на ласты, высоко
поднял голову, и еще раз внимательно оглядел Стаю. Нет. Все было так,
как обычно. Он еще раз пристально глянул на лежбище, но некогда зоркий
взгляд, уже не смог охватить всего, что прежде виделось легко и просто.
Вожак видел только Нерпу! «Кто она? Почему, еще вчера, я не отличал ее
от остальных? Что со мной?» В его голове вихрем проносились вопросы,
ранее не ведомые, и даже не могущие возникнуть, согласно Закону Воли.
Вся суть Вожака сопротивлялась этим вопросам! Но в глубине, народившихся
Души и Сердца, он уже чувствовал, что произошла неотвратимость судьбы,
и Закон Воли рухнул, перевернув весь его мир…
А через несколько беспокойных и, полных тревожного ожидания
дней, они ушли. Ушли вдвоём, ничего не объяснив Стае. Познавшие Любовь,
и забывшие Закон Воли, Вожак и Нерпа обрели свою, никому кроме них,
неведомую Свободу и Счастье. Они начали новую жизнь, и создали свою
Стайку!.. Свободную от всех законов и обычаев древних.
– Деда, гляди! Нерпы!
– Беглые это, Колюнька…
– Как это беглые, деда?
– А так и есть, беглые! Весь зверь-от как живет? В стае, как
зверю и положено. А эти ушли. Сами по себе теперя живут. Мне про их
еще моя баушка сказывала. Сказка наверно, но старики говорили, что
живут такие звери долго-долго… Кто его, Колюнька, знает – чего Природа
выкинуть может?.. Может, и вправду старики бают, что кто познал Сердце
да Душу, тому и Любови не миновать! А коли, случилась, с которым зверем
этакая беда, так тот зверь совсем в другой жизни живет, не по-нашему!..
Старик и мальчик еще долго смотрели вслед, не замечавшим их,
красивым и беззаботным зверям, легко плывущим на зарево предвечерних
сполохов.
– Эх, Колюнька! А какой завтре день-от будет! Вишь, зарево-то како
назреват? Ольхон-от как огнем будто обдало! Мудрёно! А как это они нам
показались, а, Колюнь?.. Говорят – не кажутся они людям-то!..
****
КАКАЯ ВЫДАЛАСЬ ВЕСНА
Не такой мне погоды ждалось,
И не этой весны мне хотелось,
Все не так, как бы надо, сбылось,
Что-то вновь до конца не допелось…
Вот и снова весны Господарь,
Обманул меня, словно ребенка,
И под крышей бывалый сизарь
Что-то гулко ворчит голубенку.
Обнищала на краски весна,
Став похожей на позднюю осень,
Не остыла от зимнего сна,
Опаленная серостью просинь,
То ветра, то снега, то дожди,
То поземки дорогой метелят,
Подожди же, мой Бог, подожди,
Звать меня накануне апреля.
Хоть и жизнь эта вовсе не мед,
Я не верю, что все в ней напрасно,
Одиночество это пройдет,
Мне сегодня оно не опасно,
Я привык, оно часто ко мне
Залетает непрошено в гости,
Мне бы капельку стать поумней,
И вскипеть от нахлынувшей злости.
И послать бы все это мне на…,
И упиться до белой горячки,
Увидать бы, как снова весна
Оживает от снежной болячки.
Одиночество бьется в окно,
Убеждая с утра не проснуться,
Я б, наверное, умер давно,
Если б не был готов обмануться.
И опять просыпаюсь с утра,
И с надеждой на доброе нынче,
Снова тлею, как угли костра,
И не пью, и конечно не хнычу,
Хоть и снова весны Господарь,
Обманул меня, словно ребенка,
И под крышей бывалый сизарь
Что-то гулко ворчит голубенку.
***
Мой друг уходит завтра на Тибет,
Не из геройства, и не славы для,
Он ищет свой, не найденный, ответ,
Вся суета ему – как три рубля!..
Мой друг уходит завтра на Тибет,
А я опять завидую ему,
Ведь для него запретов в жизни нет,
И он весьма свободен, потому!
Мой друг уходит завтра на Тибет,
И я ему желаю добрый путь,
И отыскать не найденный ответ,
И за границу жизни заглянуть.
Мой друг уходит завтра на Тибет,
И расстается с каменной тюрьмой,
В которой жизнь – почти полнейший бред,
Но я хочу, чтоб он пришел домой!..
Мой друг уходит завтра на Тибет,
Не из геройства, и не славы для,
Нет для него, по жизни, слова «нет»,
Вокруг него вращается земля!..
***
сл. и муз. Евгений БУНТОВ
ПЕСЕНКА О СЕВЕРНОМ ГОСТЕ
(посвящение Николаю Старченкову)
То ль приснилось: ни двора, ни кола,
то ли жизнь и впрямь пошла под откос...
Ты смотри, не застудись, Николай,
по утряне выходя на мороз.
Эко здорово – снежочек в горсти,
эко смело – под рубаху метель!
Может тундра твою удаль простит,
что сюда ты налегке прилетел...
Не иначе, как опальный поэт,
о котором не всплакнёт материк.
И куда ты всё спешил столько лет?
И чего ты из себя мастерил?
Только всё не просто так и не вдруг:
сердцем слушать – так ведь было бы с кем! –
как полярный заколдованный круг
бьётся жилкой у зимы на виске.
И не впрок тебе ничейный совет,
коль привычнее душе – до гола...
До чего ж бывает бел белый свет!
Не ослепни от него, Николай…
Пусть не скоро отпущенье грехам,
и не спишет север прошлых долгов -–
бродит муза по завьюженным мхам,
укрываясь соболями снегов.
Шестиструнную слезу оброни,
вырываясь из объятий снегов.
Может тундры чистый лист сохранит
твои строчки мимолётных шагов…
То ль приснилось: ни двора, ни кола,
то ли жизнь и впрямь пошла под откос.
Ты смотри, не застудись, Николай,
по утряне выходя на мороз.
***
БОГАНДИНКА
Здесь под ветром сосен паруса качаются,
Здесь начало моих видимых начал,
И пока мои дороги не кончаются,
Здесь надёжный мой отеческий причал.
Здесь когда-то пацаном, еще по-малости,
Я рассветы свои рыжие встречал,
И за разные мальчишеские шалости,
Здесь отца науку честно получал.
Припев:
Ах, Сибирь моя, Сибирь,
Эта даль и эта ширь,
Мои вечные таёжные края,
Здесь под солнцем залегло,
Богандинское село,
Эта Родина, сосновая моя.
Повзрослел давно, и как-то очень быстро я,
Повзрослели мои мысли и дела,
И бегут мои года, как речка быстрая,
И бывают дни, как сажа не бела.
Я теперь, уже давным-давно, не маленький,
«Вышел в люди» - как мне люди говорят,
И всё чаще вспоминаю голос маменькин,
И всё вижу, как глаза её горят.
Припев:
Не беда, что жизнь сегодня – штука сложная,
И пускай заносит в дальние края,
У меня опора в ней весьма надёжная –
Моя Родина, немалая моя,
Здесь под ветром сосен паруса качаются,
Здесь начало моих видимых начал,
И пока мои дороги не кончаются,
Здесь надёжный мой отеческий причал.
Припев:
***
НЕКРАСИВАЯ
Как-то жизнь ее, неправильно склеилась,
Даже кофе сладкий что-то горчит,
Поначалу ей во многое верилось,
А теперь она про это молчит.
В ее ванной просто ванна, а не купель,
Ну да что там ванна? Да Бог бы с ней!..
А подал бы кто-то тот кофе ей в постель,
Вряд ли что-то было б в жизни вкусней!..
Припев: Некрасивая она, что тут скажешь-то?
Бог фигуры ей с лицом недодал,
И в прищуренных глазах ее: «Вам-то что?!.
Ну какая вам-то в этом беда»!?.
Вот идет она одна, почти модная,
Словно есть у ней какой-то секрет,
Каблучками, цок да цок, словно гордая,
А секрета никакого и нет!..
Вот и ростом-то она не высокая,
И изюминки-то в ней нет, как нет,
Одинокая она, одинокая –
Ну какой же это, к черту, секрет?..
Припев: Некрасивая она, что тут скажешь-то?
Бог фигуры ей с лицом недодал,
И в прищуренных глазах ее: «Вам-то что?!.
Ну какая вам-то в этом беда»!?.
А ей хочется, как всем, счастья бабьего,
Чтобы кто-нибудь цветы ей дарил,
Ох, любила бы до смерти она его,
Если б он ей о любви говорил.
Только жизнь ее, неправильно склеилась,
Вот и кофе сладкий что-то горчит,
Поначалу ей во многое верилось,
А теперь она про это молчит.
Припев: Некрасивая она, что тут скажешь-то?
Бог фигуры ей с лицом недодал,
И в прищуренных глазах ее: «Вам-то что?!.
Ну какая вам-то в этом беда»!?.
***
ФОНАРЩИК
Время – много за полдень, и висит над улицей,
Серая унылая дождевая хмарь,
Третий день над городом что-то небо хмурится,
И Фонарщик позабыл погасить фонарь.
В современном падеже нету места лирике,
Раскололось общество на «они» и «мы»,
Замыкаются жильцы в шоу-теле-мирики,
Дабы не насиловать задние умы.
Я такой же, как и все, хоть и Богом меченный,
И с затылком головы издавна на «ять»,
Я бросаю все дела, что с утра намечены,
И иду по городу с моросью гулять.
Люди в спину говорят: «Дурачок юродивый!
Вот же не сидится-то дома-то ему»…
Ну, какое дело-то им, казалось, вроде бы,
Если мне гуляется нынче одному?..
А суббота день такой – завтра воскресение,
Можно смело позабыть про будильник в семь,
Можно даже позабыть про души спасение,
Можно даже не дружить с головой совсем.
Это всё бы ничего, только что-то мается,
Что-то неспокоится заднему уму…
Ах, зачем над памятью тот фонарь качается,
Ах, зачем тревожно так сердцу моему?.
Скоро вечер упадёт на дворы унылые,
Растворится в сумраке дождевая хмарь,
Ах, Фонарщик, не ходи в эту морось стылую,
Не гаси, пожалуйста, старенький фонарь.
Ах, Фонарщик, не ходи в эту морось стылую,
Позабудь на сотни лет ты про свой фонарь.
***
ЖЕЛЕЗКА
Жизнь моя с этим делом повязана,
С самых ранних мальчишеских грёз,
Сколько было мне спето, и сказано,
Перестуком вагонных колёс.
Километрами жизнь моя мерилась,
Заносила в чужие края,
Но сложилась и, все-таки, склеилась,
Дорогая дорожка моя.
Припев: Для кого-то железнодорожная,
Просто, транспортная, колея,
Для меня же – подруга надёжная,
Дорогая «Железка» моя!
Хоть судьбою мне было «подарено»
В этой жизни по-полной хлебнуть,
Сяду в поезд, не гостем, не барином,
Если выпадет завтрашний путь.
Выпьем водочки вместе с попутчиком,
Чтобы стало легко говорить,
И солёным закусим огурчиком,
Перед тем, как пойти покурить.
Припев: Для него ты – железнодорожная
Просто, транспортная, колея,
Для меня же – подруга надёжная,
Дорогая «Железка» моя!
Тихо вечер за окнами стелется,
В ярком свете вокзальных огней,
И, порою, мне даже не верится,
В перепутья пережитых дней.
Не беда, что бывала нелёгкою,
Моя жизнь, иногда не в струю,
Оглянусь, и увижу далёкую,
Дорогую дорожку свою.
Припев: Для кого-то железнодорожную,
Просто, транспортную, колею,
Для меня же – подругу надёжную,
Дорогую «Железку» мою!
Жизнь моя с этим делом повязана,
С самых ранних мальчишеских грёз,
Сколько было мне спето, и сказано,
Перестуком вагонных колёс.
Километрами жизнь меня метила,
И я честно скажу, не тая,
Залегла мне на сердце отметиной,
Дорогая «Железка» моя.
Припев: Для кого-то железнодорожная,
Просто, транспортная, колея,
Для меня же – подруга надёжная,
Дорогая «Железка» моя!
***
ПРОХОЖАНИН
Домышляли люди добрые безбожное,
Да шептали что-то вслед, по за глаза,
Принимали люди добрые, как должное,
Про него худое что-нибудь сказать.
Лили ливни, и топили землю заживо,
Не проехать по дорогам, не пройти,
Вы простили б, люди добрые, не ражего,
Чтобы Бог его когда-нибудь простил…
Вы простили б, люди добрые, не ражего,
Чтобы Бог его когда-нибудь простил…
Добрым людям до него ли, не допевшего,
И не здешнего, как дальние огни,
Да чудного, и от боли ошалевшего,
И ни капельки такого, как они?..
Лили ливни, налетали ветры стылые,
Прожигая лютой стужей до кости,
Вы простили б, люди добрые, не милого,
Чтобы Бог его когда-нибудь простил…
Вы простили б, люди добрые, не милого,
Чтобы Бог его когда-нибудь простил…
Время катится тропинкою неторною,
Вдоль дороги, по ухабам да кустам,
Невеселою мелодией минорною,
По едва ли кем-то хоженым местам.
Ливни льют, и даже камни месят в крошево,
И, не гнуться под ветрами, нету сил,
Вы простили б люди этого прохожего,
Чтобы он и вас когда-нибудь простил…
Вы простили б люди этого прохожего,
Чтобы он и вас когда-нибудь простил…
***
МАЛЬЧИК
Мише Вольдману и его родителям.
«Рисует палец на стекле окна
Фантазий детских тающие знаки.
Лишь боль не тает и лишает сна,
И птицей раненою мечется во мраке.
Он верит снам и сказкам, и мечтам,
И чудесам предновогодней ночи.
Ему уютно и спокойно там,
И лишь болезни верить он не хочет.
Ему еще пока что невдомек,
Что измерима жизнь копейкой ржавой.
Он вырастет, и выучит урок,
Преподанный ему его державой».
Н.Садовская
Сидит мальчик у окна,
За окном идет весна,
Он за нею не бежит,
Как осенний лист дрожит,
А головушку кружит…
А головушку кружит…
Сидит мальчик у окна,
А окно-то, как стена,
Ничего за той стеной,
Только боль и непокой,
Мамка плачет за спиной…
Мамка плачет за спиной…
Сидит мальчик у окна,
А весна там, как война,
А он только начал жить,
Начал жизнью дорожить,
А головушку кружит…
А головушку кружит…
Сидит мальчик у окна,
А весна-то там темна,
Постарел седой отец,
Где ж той темени конец,
Где ж той темени конец?
Вот и сказочке …
Сидит мальчик у окна,
За окном стоит весна,
За окном идет война,
За окном стоит стена,
Непроглядна и темна.
Сидит мальчик у окна…
***
Венок фантазий
Когда-нибудь, но не теперь,
Легко, и странно – беспечально,
Мы с Вами встретимся случайно,
Открыв чужую чью-то дверь.
От коридорной полутьмы,
Как от вина, уже хмелея,
И ни о чем не сожалея,
Мы осознаем – это Мы…
И дрогнет сердце под ребром,
И будто в омут окунутся,
Глаза в глаза почти воткнутся.
И чудо, чувствуя нутром,
И перестав быть осторожным,
Весь мир не станет непреложным.
* * * * *
Весь мир не станет непреложным,
Когда в покорности судьбе,
Совсем забудешь о себе,
В каком-то трепете тревожном.
И осознаешь бытия
Совсем простое измеренье,
И в принимаемом смиренье,
Вдруг ощутишь второе «Я»,
Забыв о прошлом, суетном,
И так неважном в ту минуту,
Прорвешь душевной боли смуту.
И улыбнешься, а потом…
Мир станет не пустопорожним,
Все станет явным и возможным.
* * * * *
Все станет явным и возможным,
В призывной тела ломоте,
И мы поймем, что Мы не те,
Что были в прошлом, злом и ложном.
Когда в души призывном стоне,
Вблизи увидев, не во сне,
Все то, что снилось Вам и мне,
Перед собой, не на иконе…
И будет чайник петь на кухне,
Когда в соитье наших душ,
Вдруг зазвучит оркестра туш.
В часах кукушка глухо ухнет,
Внутри восстанет дикий зверь,
Когда-нибудь, но не теперь…
* * * * *
Когда-нибудь, но не теперь,
Дождь перестанет литься в лужи,
Мир отойдет от лютой стужи,
Забыв о пропасти потерь.
Нагрянет солнце из-за тучи,
И будет слишком долог день,
И ждаться долго будет тень,
И ожиданье будет мучить.
И будет мучиться гитара,
Звучать мотивчик будет старый,
Друг друга будет миг менять,
Лампады будет свет струиться,
Мы постараемся забыться,
Когда-нибудь, не в свете дня…
* * * * *
Когда-нибудь, не в свете дня,
В почти чужой еще квартире,
Пространство станет вдвое шире,
Чем было раньше для меня.
Увижу Вас, как будто в первый,
Хотя конечно, в первый раз,
Как есть увижу, без прикрас,
И ток волной пройдет по нервам,
И сердце глупое сожжет,
Что Бог от чувства бережет,
И как огнем его оближет,
Из клетки вытолкнет его!..
Совсем не зная – для чего?..
Мы станем чуточку поближе…
* * * * *
Мы станем чуточку поближе,
Любовь, родившие, на смерть,
Не ощутив ногами твердь,
И упадем тартара ниже.
Молчи! Молчи высокий стиль!..
Не жги глаголом лист бумаги,
Не жди от трусости отваги,
Впадайте штормы в полный штиль!..
Химеры, прочь! Уйдите в кому!
И пусть все будет по-другому,
Не по высокому, пониже –
Мы просто встретимся, успеть
Еще не спетое попеть,
И встречу на душу нанижем…
* * * * *
И встречу на душу нанижем,
Проткнув ее, как белка гриб,
И я, покуда не охрип,
Вам буду песни петь о ближнем.
О том, что было, и что есть,
О том, что не было, но будет,
Вертя, как яблочко на блюде,
Вранье и правду, ум и честь.
Чуть-чуть открою двери в Душу,
Потом, захлопнув, сильно струшу,
И в тайне трепетно храня
Все то, что сердце жжет и режет,
Я стану тише петь, и реже,
И Вы узнаете меня…
* * * * *
И Вы узнаете меня,
Поймете все мое притворство,
И то, что прячу за проворством,
В сердцах себя за то кляня…
А я, презрев и лед, и пламень,
Опять останусь в дураках,
Нутром стеная – Ох! И Ах!
И превращая сердце в камень…
И все потухнет, и минует,
И в сердце холодом подует
Печальность злобы бытия…
И затерявшись в дебрях буден,
О встрече вновь молиться будем
Когда-нибудь, и Вы, и я.
* * * * *
Когда-нибудь, и Вы, и я,
О не случившемся жалея,
И память мнительную грея,
Уедем в разные края,
На Запад Вы, а я – на Север,
Эпистолярность изучать,
О чем-то шепотом кричать,
Перегревая криком сервер…
Тоску свою, лелея вновь,
Опять придумаем любовь,
Друг другу став опять кумиром,
На мир навесив сто грехов,
Но с Душ своих, не сняв оков,
Не правы станем перед миром…
* * * * *
Не правы станем перед миром,
Как в тот, уже прошедший, день,
Когда внезапной встречи тень,
Вдруг оказалась мигом сирым…
И день, и ночь, и день, и ночь,
Мы, тяготясь реальным бытом,
И грезя призрачным забытым,
Из дома рваться будем прочь.
Куда-нибудь, зачем-нибудь,
Чтобы опять податься в путь,
Из жизни что-нибудь кроя,
И завладеть хотя бы частью,
Того, что людям мнится счастьем,
В великой власти бытия.
* * * * *
В великой власти бытия,
В земных юдолях скоротечных,
Мы узнавать спешим во встречных,
Скорей свое второе Я,
Чем нашу противоположность,
Забыв о разных полюсах,
И черно-белых полосах,
Презрев закона непреложность,
Друг к другу тянемся опять,
Чтобы вернуть движенье вспять,
И насладиться пьяным пиром…
И наслаждаясь, пьем и пьем,
Чумное зелье за столом,
Весь мир, отправив к миру с миром.
* * * * *
Весь мир, отправив к миру с миром,
Пируем долго, как в раю,
Забыв стезю и боль свою,
И перепутав штоф с потиром.
Забыв похмелья злую сушь,
И невозможность отрешенья,
И токсикоз опустошенья
В толканье броуновских душ.
И протрезвев, опять очнемся,
И в стену снова лбом упремся.
Крича Душе своей: «Поверь!!!
Да не убий того, что было!!!»...
И в уповании постылом,
Поймем, что жизнь полна потерь…
* * * * *
Поймем, что жизнь полна потерь,
В немом отчаянье ужасном,
В высоком, чистом и прекрасном –
Пойди ее, судьбу, проверь!..
На безошибочность и точность,
На белизну, на черноту,
На ту, ее, или не ту!..
Пойди, узнай – что Богу ближе,
Когда живешь намного ниже?..
Попробуй – истину примерь!..
Примерь легко, не строя рожу,
Как грязь иль рубища рогожу,
Когда-нибудь. Но не теперь…
* * * * *
Когда-нибудь. Но не теперь,
Когда в преддверье наша встреча,
И видит Бог, – еще не вечер,
Еще не найдена та дверь,
Войдя в которую, быть может,
Оторопеем мы впотьмах,
И охнем – Ох! И ахнем – Ах!
И, да Господь тому поможет!..
Пока ж прошу Вас не сердиться,
Что заставляю Вас вкрутиться
В моих фантазий круговерть,
Все это было безпритворно,
Прошу, простить меня, покорно,
Когда-нибудь, но не теперь.
* * * * *
Когда-нибудь, но не теперь,
Весь мир не станет непреложным,
Все станет явным и возможным,
Когда-нибудь, но не теперь…
Когда-нибудь, не в свете дня,
Мы станем чуточку поближе,
И встречу на душу нанижем,
И Вы узнаете меня…
Когда-нибудь, и Вы, и я,
Не правы станем перед миром,
В великой власти бытия.
Весь мир, отправив к миру с миром,
Поймем, что жизнь полна потерь,
Когда-нибудь. Но не теперь…
* * * * *
ОКТЯБРЬ
Октябрь.
В прикрытое окно,
Безжалостно сквозит,
И осень смутно и темно
Безжалостью грозит.
Виденье мертвое, как прах,
Как полусонный бред,
Стоит в окошке и в глазах,
В безвременности лет:
Несётся тройка по Руси,
На облучке дурак,
И дождь уныло моросит,
И часики – тик, так…
За тройкой в сёдлах эскадрон,
Затянутый в ремни,
И сотник острый эспадрон
В готовности хранит.
А в тройке барин непростой,
Хоть мал, да прытью раж,
Версту считает за верстой,
Сжимая саквояж.
На голове его венец
Свершений и добыч,
И рифма просится – подлец…
А дальше – хлыщ и сыч.
Он сыт и пьян.
Сорвавши куш,
По сторонам глядит,
Сквозь миллионы мёртвых душ,
И дух его смердит.
Несётся тройка…
Нет конца
Дороге в никуда,
И катит тройка подлеца
Сквозь веси и года.
– Ах, Гоголь, Гоголь, всё прошло,
Да и была ль «Шинель»?
А осень бьётся о стекло,
И пахнет как «панель»…
***
Сто веков ты была во мне,
Я тебя рисовал в стихах,
И ночами, в бездумном сне,
Я с тобою тонул в грехах.
Я пытался тебя лепить
Из неясных и сладких грез,
Мне хотелось тебя любить
До непролитых горьких слез.
В белых сказках с тобою плыл
На волшебном резном челне,
В небе синем с тобой парил
На крылатом своем коне.
Жил, как ждал, что рукой махнешь,
Не под маской лицо тая –
Не зовешь меня, не зовешь,
Рыжеведьмая боль моя…
***
ЗАГОВОР
К чему ненужные слова
И суета пустых раздоров?
Как ни крути – она права –
Судьба финала разговоров.
И не дано предугадать –
Когда она калиткой стукнет,
И искупленья благодать
В края нездешние аукнет.
И я уйду на Божий суд,
И буду там смиренно встречен –
Без вас, без Родины, без пут,
Бесплотен и нечеловечен.
И сам отвечу за грехи,
Повинен сам я был в которых,
Поскольку сам слова в стихи
Сплетал, как бабка заговоры…
***
МОЙ БОГ ВО МНЕ
Мой Бог во мне,
в огне,
в воде,
в нигде,
во вне,
извне,
из неба.
Из бытия с небытием.
Мой бог повсюду,
где б я не был.
Мой Бог во мне,
и в тишине,
мой Бог во всем –
в цветах и звуках.
Он в яви есть,
и есть во сне,
во встречах есть,
и есть в разлуках.
Он есть внутри!
Он есть во мне –
из вер,
любви,
надежд,
неверий,
из ликов скорбных на стене,
имен,
и сотен суеверий.
Он есть во всем!
И, чуть дыша,
дрожит и теплится Душа,
и, осознав свою дорогу,
стихи рождает не спеша,
диктуя – мне,
внимая – Богу!
***
ПИСЬМО ДРУГУ
Браток, ты пишешь мне о том,
Что оборзело сучье племя,
И что расколот на два дом,
И суки сеют сучье семя…
Что ты уже почти устал –
Душа болит, и сердце ноет...
Терпи. Сомкни свои уста.
Твой крик нарыв, увы, не вскроет.
Блядва сильна, и сучий век
Силен своей блядвою сучьей,
И ей отвратен человек
В среде ее навозной кучи.
Укрой боление своё,
(Бог не словам, а Душам внемлет),
ЧК не дремлет, мать её,
Она опять, браток, не дремлет.
И у неё опять готов
Кусок трубы в тени подъезда,
И черный бумер двух скотов,
Дежурит возле переезда.
Ты помнишь, Галич как-то пел,
Про отчий дом и глаз свинцовый?..
Так этот Некто вновь у дел,
И пишет рапорт образцовый.
Конечно, жизнь уже не та,
И проживет без нас Россия,
Но Гваделупа не спроста
Сегодня выглядит красивей.
В рот этот грёбаный «котел»,
В котором бляди пойло варят –
Козла козлом козлит козел,
Электорат нещадно харя!..
Я, как и ты, давно болю…
И застрелиться вроде впору…
Но я любим, и я люблю,
И хуй ложу на эту свору.
Я с ней не стану воевать,
Пускай её, сама издохнет!
И для меня важней кровать,
Где этой ночью кто-то охнет…
Неблагодарен вещий труд,
Во благо блага для народа –
Собьют, растопчут и сожрут
Тельцу рублёвому в угоду.
И наш с тобой патриотизм,
Навряд ли, очень нынче нужен,
И весь комуннопитализм –
Говно, которым дом недужен.
Бродяги слова и струны
В погоде общей измельчали,
На мутном поприще страны
Капусту рубят без печали.
Продажно всё и вся вокруг,
Весьма порочной, вертикали,
И сходит все с кровавых рук,
Войны которые взалкали.
Той необъявленной войны,
В которой места нет Отчизне,
Войны, в которой со спины
Блядва людей лишает жизни.
Не только, братка, мы с тобой,
Все это ясно понимая,
Себя самих кидали в бой,
Войны Душой не принимая.
Я нынче с этим всем на Вы,
И понимаю суть момента,
Что рыба тухнет с головы,
Ну а Россия с президента.
Конечно, тухнет и с меня,
Хотя в на много меньшей мере,
Покуда я не разменял
Себя на бабки в высшей сфере.
Чего желаю и другим,
Чтоб отходить во вне прилично,
Любимым, нищим, и нагим,
И не общественным, а личным.
А всем блядям пусть будет Бог
Судьёй в небесной ипостаси,
И в ад сметет через порог,
И по «заслугам» заколбасит.
На том кончаю свой сумбур,
И пожимаю крепко лапу,
Люблю тебя и Петербург.
Пока.
Пиши.
Твой крёстный папа.
***
Черновик смерти
Когда беда придёт извне,
И темнотою в очи брызнет,
Не говорите обо мне –
Ушел безвременно из жизни.
Не нужно этих шумных фраз,
И горьких слёз не нужно тоже,
Всё будет так же, как сейчас,
Лишь без меня…
Ну, так и что же?!.
Всё будет так же, как всегда,
И в одночасье мир не рухнет,
Когда зелёная звезда
В моём созвездии потухнет.
Не остановит время бег,
Когда спеша навстречу Богу,
Уйду от вас, как человек
Уходит в дальнюю дорогу.
На смерть мою мне наплевать,
Мне от нее не быть в убытке,
Не торопитесь обрывать,
Со мной связующие, нитки.
Сумел я многое успеть,
Играя сердцем и словами,
Всю вашу жизнь я буду петь,
Всю вашу жизнь я буду с вами.
Когда же срок придёт во вне,
И темнота мне в очи брызнет,
Не смейте думать обо мне,
Что я совсем ушел из жизни...
***
Что-то в жизни этой все же не так,
Что-то в жизни этой с другом ушло,
И душа ценою нынче в пятак,
А казалось – отболело, прошло…
Мне бы водочки сейчас заглотнуть,
Чтоб забыться, да загнуться в дугу,
Волком серым бы завыть на луну,
Только чувствую – завыть не смогу.
Не могу уже ни петь, не кричать,
Будто вышел я на скользкий карниз,
И тащусь по жизни, груз волоча,
Будто реквием по другу, на бис…
Сколько лет прошло, а будто вчера
Мы с моим позакадычным дружком
Коротали длинные вечера,
Забавляясь иногда портвешком.
То курили иногда втихаря,
Все спешили побыстрей взматереть,
Причиняя боль своим матерям,
Все спешили от своих матерей…
Сколько времени прошло с той поры?
Сколько есть его еще впереди?
И не те сегодня стали дворы,
И чего-то не хватает в груди…
Значит что-то в этой жизни не так,
Значит что-то в этой жизни не то,
Если мать его теперь сирота,
И останется вовек сиротой…
***
Так бывает – и жить не хочется,
Шаг с карниза, и всем привет…
Нет спасенья от одиночества,
И от смерти спасенья нет.
И худое во сне пророчится,
Да и нечем уж дорожить,
Но, наверное, это кончится,
И, наверное, надо жить…
Так бывает – воткнется пришлая
Боль несметная под ребро,
И гадаешь – ну как же вышло так,
Все затейливо и хитро?
И беда у порога топчется,
И сбежать, уже, не успеть,
Но, наверное, это кончится,
И, наверное, надо петь…
Так бывает – уткнется холодом
Непогода в оконный крест,
И ударит по сердцу молотом,
И пройдется чумой окрест.
И сожмется душа, и скорчится,
И из сердца слезу прольет.
Потерпи…
Это все закончится.
Потерпи…
Скоро все пройдет.
***
Предчувствие?..
Я, почти что, обречен,
Я с судьбой играю в прятки,
И Душа гнездится в пятки,
Понимая, что – почем…
Сердце бьётся через раз,
И минор на горло давит,
Жизнь, вот-вот, меня оставит,
Пеленой, подернув глаз.
Я уйду, и Бог бы с ним,
Ну а что же будет с Вами?..
Ведь уже не за горами
Всей моей Отчизны дым…
Я уйду, и черт со мной,
Только этот дым Отчизны
Вам отравит запах тризны,
Превращая пир в чумной…
Я уйду, а что потом
Светит вам на этом свете,
Если сердце не в ответе
За, тебя взрастивший, Дом?..
Я уйду… Угаснет день,
И звезда моя сорвется,
Голос эхом отзовется,
И наступит ночи тень…
Я уйду, и хрен со мной,
Только вот, на ваши плечи,
Ваши души искалечив,
Упадет весь шар земной…
***
МОЙ ДОМ
Посвящение ХХХ фестивалю
им. В. Грушина и моим друзьям
Другой такой Страны нигде на свете нет,
И даже если будет истина верна –
И быть разлукам, как говаривал Поэт –
Еще жива Его Янтарная Сосна.
Пр-в: И здесь мой праведный и неделимый Дом,
В котором нету ни холопов, ни царей,
И всей родне моей хватает места в нем,
И всюду песни вместо запертых дверей.
Мне не понятно чье-то глупое: “Не верь!” –
Поскольку здесь мое начало всех начал,
Здесь место всех моих находок и потерь,
И здесь единственный и верный мой причал.
Пр-в: И здесь мой праведный и неделимый Дом,
В котором нету ни холопов, ни царей,
И всей родне моей хватает места в нем,
И всюду песни вместо запертых дверей.
Пока звучат живые песни у костра,
Пока бежит животворящая вода,
Да будет жить моя Священная Гора,
И все разлуки наши будут – не беда.
Пр-в: Ведь здесь мой праведный и неделимый Дом,
В котором нету ни холопов, ни царей,
И всей родне моей хватает места в нем,
И всюду песни вместо запертых дверей.
Да будет праведный и неделимый Дом,
В котором нету ни холопов, ни царей,
Да хватит места, всем достойным, в доие том,
Да будут песни вместо запертых дверей.
***
КАМЧАТСКИЕ КУПЛЕТЫ
На Камчатскую землицу
Я по случаю попал,
И камчатскую водицу
Вместо водочки пивал.
Видел то, и видел это,
На Аваче побывал,
И на самом крае света
Рожу морем умывал.
На Камчатке, на Камчатке,
Небо – чистая слеза,
И, когда пурга в обратке,
«Только синь сосёт глаза».
Остро сопки рвутся в небо,
Наподобие ветрил,
И смешались быль и небыль,
Как поэт мне говорил.
Там, на самом крае света,
В море ходят рыбаки,
А закаты и рассветы,
И близки, и далеки.
К мудакам ребята глухи,
И Душа берётся в плен,
Что-то мудрое на ухо
Шепчет древний Пелекен.
Там у самого у моря
Волны бились о причал,
Что-то ветру, глухо вторя,
Мне навеяли печаль.
Снова на сердце истома,
И душою я поник,
И сижу, как сука, дома,
Проклиная материк.
Мне Камчатский полуостров
Часто видится во сне,
И болею им я остро,
И причина не во мне.
Как-то просто, очень просто,
С потрохами взял меня,
Мой Камчатский полуостров –
Моя близкая родня.
***
КАМЧАТКЕ
1
В душе моей покоя нет,
И не назрел еще ответ,
На тот вопрос, что встал однажды,
Когда мой старый верный друг
Мне о тебе поведал вдруг,
На берегу познанья жажды…
Катила медленно река
Ту память вод издалека,
Которой не было предела,
И слушал я его рассказ,
Вода притягивала глаз,
И мгла у берега редела,
И брезжил трепетный рассвет –
Я видел жизнь, я видел свет.
2
Я видел жизнь, я видел свет,
И суету своих побед
Осознавая в полной мере,
Я не жалел ни дух, ни плоть,
Как будто мне сказал Господь –
«Да будет каждому по вере»…
Мираж всесильного добра,
Как древа старого кора,
С приходом срока отмирает…
Но в дальней дали за рекой,
Махнув корявою рукой,
Следы неверия стирая,
Мне мир иной на откуп выдал,
Камчатский древний, мудрый идол.
3
Камчатский древний, мудрый идол,
Ни в коей мере не обидел,
Ни веры в Бога, ни креста,
Ни капищ малого народа…
Его родившая, природа,
Так велика и непроста,
Что я, поникши головою,
В прозренье видел пред собою
Всю суету сует мирских,
И поглощенный этим пленом,
Мне мир казался Пелекеном,
Владельцем суш и вод морских,
И он, как будто, сны верстал,
Мне что-то на ухо шептал.
4
Мне что-то на ухо шептал
Мой друг в преддверии начал,
И песни пел о Лукоморье,
И просыпался род людской,
Борясь с сонливою тоской,
Как заболевший детской корью.
А я, забывшись, сам в себе,
Сидел на берега горбе,
И ждал явления Ярила,
Как берендеи ждали встарь,
Как ждет любая божья тварь…
Душа вздувалась, как ветрило,
И взором я тебя искал
У изголовья вечных скал.
5
У изголовья вечных скал,
Где ветер небо полоскал,
Мой самолет земли коснулся –
Я прилетел искать ответ,
Спустя всего семнадцать лет,
Когда мне случай улыбнулся.
На склоне пасмурного дня
Мой старый друг спасал меня,
В моих бегах от жизни гладкой,
И за здоровье водку пил,
И за прилет благодарил,
Даря меня землей камчатской.
И в первозданном, диком виде,
Я мир нетронутый увидел.
6
Я мир нетронутый увидел,
На табуне лошадок сидя,
Я за Албанцем поспешал,
Вперед, к подножию Авачи,
От счастья, только что, не плача,
Почти что, подвиг совершал…
И открывалось, как на блюде,
Все то, чего не видя, люди
Боятся кинуть материк,
Как зону, вечные сидельцы,
От жизни брать и красть умельцы…
Но я готов держать пари,
Что их на части рвет раздрай!..
Не космос, нет! Не ад, не рай…
7
Не космос, нет! Не ад, не рай –
И не свободные ветра,
Их души жгут, и болью точат,
А золотой, ручной бычок…
И будет с них. Конец. Молчок
О том, как люди сволоточат…
Живи пропащий человек,
Покуда, твой не кончен век,
И камни жди от урожая,
И засевай свое жнивье
Своим роскошным неживьем,
Себе подобных, унижая…
Но грязью этой не марай,
Почти глухой, медвежий край.
8
Почти глухой, медвежий край,
Моя любовь, моя пора
Вкушать твои медвежьи ласки,
Платить стихами за добро,
Сосущей болью под ребром,
Разлуки чувствуя опаску.
С тобою жизнь свою сверять,
И без оглядки доверять
Свою судьбу твоим подсказкам,
И распахнув вовсю глаза,
Смотреть на сопки и леса,
И, словно в детстве, верить сказкам,
И целовать, склонившись волны,
«Где лес и дол видений полны».
9
«Где лес и дол видений полны»,
Пурги заоконные стоны
Тоскуют, плачут и поют,
В природной прихоти невинны,
Сдирая кожу с зимовины,
Тревожат кухонный уют.
Мы с другом пьем, и в ус не дуем,
Он говорит: «Не дрейфь! Пургуем!..
Все это к вечеру пройдет»…
Ему не верить я не в силах,
И не смотря на холод в жилах,
Уже все ведал наперед.
Но снег, как белая гроза,
Слепил уставшие глаза…
10
Слепил уставшие глаза,
Огонь. Набухшая слеза
Увидеть свет не захотела,
Ненастный вечер отходил,
И дух сознанье победил,
Своим бесплодьем… Плотность тела
Давила, но была легка,
Зудела правая рука,
К перу тянулась и бумаге,
От плотской нечисти грехов
К невинной святости стихов,
Уста вкушали горечь влаги,
Но ум, как света полоса,
Вздымался круто в небеса.
11
Вздымался круто в небеса
Мой белый ангел, и лица
Его уже совсем не видно,
Он таял где-то в вышине,
Забыв наверно обо мне,
Страстями жившего бесстыдно.
И пусть. Но только видит Бог –
Я по-другому жить не мог,
В презренном рабстве изнывая,
Едва лишь тлеть, а не пылать,
И только рая лишь алкать,
Великий мир не познавая,
Где сопки были благосклонны,
И у подножья бились волны.
12
И у подножья бились волны,
И были к берегу наклонны,
В излете, крадучись к ногам,
Лизали холодом подошвы,
И тяготились бурным прошлым,
Стремясь к отлогим берегам.
Шуршали нехотя и тихо,
И отступало злое лихо,
И растворялось вдалеке,
В Камчатской трепетной юдоли,
И я щепотку моря соли
Держал в немеющей руке,
И с неба падал легкий пух,
И замирали плоть и дух.
13
И замирали плоть и дух,
В предсмертном теле белых мух,
Когда они волны касались,
Сливаясь с вечною водой,
Любая жизнь тогда бедой
Неоспоримой мне казалась.
Но было всё совсем не так,
И сердце туго билось в такт
Сурово правящей природе,
И, чуя истинность свою,
Я знал уже, что я спою,
Тебе сонета что-то вроде…
И день мерцающий потух,
Где миром правил вещий Кутх.
14
Где миром правил вещий Кутх,
Казалось, зрение и слух
Приобретали измененье,
Устои рушились основ,
И не хватало нужных слов
Обрисовать души смятенье.
Теперь бегут за днями дни,
И ты. И я. Мы вновь одни,
Осиротевши друг без друга,
Но благодарен я судьбе
За то, что я сказал тебе:
– Камчатка, ты моя подруга!..
Но, Боже мой, как много лет
В душе моей покоя нет.
15
В душе моей покоя нет,
Я видел жизнь, я видел свет,
Камчатский древний, мудрый идол
Мне что-то на ухо шептал,
У изголовья вечных скал
Я мир нетронутый увидел.
Не космос, нет! Не ад, не рай –
Почти глухой, медвежий край,
«Где лес и дол видений полны»,
Слепил уставшие глаза,
Вздымался круто в небеса,
И у подножья бились волны,
И замирали плоть и дух,
Где миром правил вещий Кутх.
***
«ЮРОДИВЫЙ»
Сигарета была сладковатой, и приятное ощущение процесса доставляло Юродивому нас-
тоящее и неповторимое удовольствие. Особенно, в сочетании с чашкой крепкого, горячего и
сладкого кофе. Каждый Божий день Юродивого начинался именно с этого, пробуждая, и стимули-
руя к какому-нибудь героическому поступку. Впрочем, зуд в душе и в руке, он чувствовал почти
постоянно. Но природная лень, и дурные благоприобретенные навыки, мешали сосредоточенности,
и началу того, что Юродивый считал основой основ, и своим долгом перед Всевышним, подарившим
ему вместе с добавочной жизнью, еще и дар придумывателя стихов и песенок, дабы усложнить его
второе пребывание на этом свете. Однако сие положение дел отнюдь не смущало его, и нисколько
не мешало предавать-ся ощущению лености и ничегонеделания. Юродивый даже придумал, или вытащил
из какого-то закоулка памяти, хранившей несметное количество всяких глупостей, в качестве оп-
равдания самого себя перед самим собой, афоризм – «труд, конечно, облагораживает, но только
лень делает человека счастливым»…
Ничего не предвещало никаких перемен в обозримом будущем. Однако лето не сложилось
таким, каким виделось еще по весне, и бессовестно обмануло надежды всех и вся желающих немного
отдохнуть от непогоды, и погреться в теплых солнечных лучах. Не миновала сия чаша и Юродивого.
Время, не смотря на все мыслимые и немыслимые физические законы и установки, становилось все
торопливее и торопливее. Казалось, что секундная стрелка не сегодня-завтра, промозолит свою ось,
и безвольно упадет, не нужная ни Юродивому, ни кому бы то ни было вокруг, времяостановится вне-
запно, беспово-ротно и навсегда, склонив голову перед ее Величеством Вечностью. На дворе стояла
странная, затяжная осень. Никак не насмеливался выпасть снег. Дожди, упорствуя и напрягаясь, ро-
няли подобие небесной воды на город, отчего тот становился серым и неуютным.
Ничего не изменилось… А прошел целый год!..
– Господи, неужели это финальная константа? – больно подумалось Юродивому… Сигарета гор-
чила, вода для кофе не вскипела, новый царь, как и обманувшее лето, снова обманывал и обворовы-
вал своих холопов. Холопы, в очередной раз, не верили ни одному слову, и ни одному флагу.
– Экая порочная цепочка и взаимосвязь событий!.. – удивился Юродивый. На душе у него было
пусто и муторно. Наконец-то закипела вода, Юродивый приготовил чашку кофе, и снова уставился в
пустой белый листок. Ни в голове его, ни в сердце, не шевелилась ни одна мысль, ни одна нотка,
ни одно
словечко. Однако приятные вкусовые ощущения от кофе и сигареты вернулись на круги своя…
– Вот оно! Вот!!! Всё всегда возвращается на своё место!.. И как же славно, что все мои ме-
тания позади этой суетной жизни!.. – опять подумалось Юродивому – как же это славно, что снег всё
равно выпадет, царь наконец-то, наворуется, и займётся планами будущего воровства. Холопы успоко-
ятся, и найдут способ выжить. Потом наедятся досыта, и будут орать осанну своему государчику. И
всё будет так, как уже бывало не однажды… Авось, и меня пронесёт мимо очередного лихолетья. Небось,
не впервой, и оно проскочит мимо… Хорошо, что Господь…
И вдруг, мысль Юродивого внезапно остановилась, натолкнувшись на невидимую, но и непреодо-
лимую преграду!..
– Господи! Да как же это я?!. Да что же это со мною?!. – ужаснулся Юродивый! Он вдруг понял,
что начал врать!.. Пусть немного, пусть самому себе… Но ведь, и Душе тоже!.. Он понял – ВСЁ И ВСЕГДА
ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА СВОЁ МЕСТО!
Сердце Юродивого защемило, боль пронзила его своим постоянством, Душа всхлипнула, и молча
завыла. Так воют от невосполнимой утраты чего-то очень дорогого и нужного.
И на пустом белом листе появились строчки…
***
ШУТ
В королевстве кривых зеркал
Жил один непутёвый шут –
Прямизну в кривизне искал,
Фантазёр, баламут и плут.
Всё владел им нелепый бред –
Кривизну в прямизну согнуть,
Да, прямизны в кривизне нет,
И не бывает прямым путь.
Припевка: Эта песенка не нова,
И сюжетец, увы, простой,
И слова – это всё слова,
А они – только звук пустой!..
Шутовской, неуёмный пыл,
Раздражал королевский двор,
И король, как обычно, был,
На расправу и руку скор.
Не знаком королям укор,
Чуть-чего, и – по лицу бьют,
И натравлен на шута двор,
И смеётся над шутом люд.
Припевка: Эта песенка не нова,
И придумана мной не вдруг,
И слова – это всё слова,
И всего-то лишь пустой звук!..
А шуту всё-то нипочем,
Всё своё он норовил гнуть,
Понимая – что и почем,
Всё прямил кривоватый путь.
Не смущал его дворни крик,
Не смущал его глупый смех,
Он давно ко всему привык,
Да и смех, говорят, не грех.
Припевка: Эта песенка не нова,
Да и фабула в ней проста,
И слова – это всё слова,
Только что-то мне жаль шута…
Всё проходит, и король пал,
И на троне король другой,
В королевстве кривых зеркал
Снова смута и не покой.
А шутом всё владеет бред –
Кривизну в прямизну согнуть,
Да, прямизны в кривизне нет,
Да, и не будет прямым путь.
Припевка: Эта песенка не нова,
Как побитая молью, шаль,
И слова – это всё слова,
Только, все-таки, шута жаль!..
***